Но Елена никак не отреагировала на ее слова. Вот и теперь, шесть месяцев спустя, она осталась совершенно безучастной, ничем не выдавая своих чувств, во всяком случае внешне.

Раиса выпрямилась, посмотрела налево, потом направо и перешла через дорогу, направляясь к главному входу. Визит в Институт имени Сербского был, конечно, крайней мерой, но она и сама уже дошла до ручки. Любовь не могла спасти их. Одной любви было недостаточно.

Внутри по каменным полам мимо голых стен бесшумно скользили медсестры в накрахмаленных халатах, толкая перед собой стальные тележки-каталки с кожаными ремнями. Двери запирались на засовы. На окнах стояли решетки. Не было сомнений в том, что репутация института как ведущего психиатрического центра сложилась в атмосфере обретенной им мрачной и дурной славы, а не всеобщего восхищения. Он превратился в лечебный центр для диссидентов, куда насильно помещали политических оппонентов властей, погружая их в инсулиновую кому, а в последнее время – и испытывая на них пирогенную и шоковую терапию. Это было самое неподходящее место, куда можно было обратиться за помощью для семилетней девочки.

В разговорах Лев неоднократно подчеркивал, что категорически возражает против психиатрического лечения. Многие из тех, кого он арестовал за политические преступления, угодили в психушки – больницы наподобие этой. Хотя Лев соглашался с тем, что даже в жестокой системе просто обязаны существовать и хорошие, достойные врачи, он не верил, что вероятная польза оправдывала риск, связанный с поисками таких мужчин и женщин. Объявить себя больным было равнозначно признанию собственной неполноценности, что автоматически делало вас изгоем и отщепенцем, а такого не мог пожелать своему ребенку ни один родитель или опекун. Тем не менее Раисе казалось, что его отношение объясняется не столько опасениями и осторожностью, сколько ослиным упрямством – безрассудным стремлением в одиночку спасти свою семью, пусть она и разваливается у него на глазах. Раиса не была врачом, но даже она понимала, что болезнь Елены опаснее любого физического недомогания. Девочка умирала, и надеться на то, что проблема разрешится сама собой, было глупо и безответственно.

Женщина в регистратуре подняла голову и кивнула. Она уже знала их по предыдущим визитам.

– Мы пришли к доктору Ставскому.

Без ведома Льва она переговорила с друзьями и коллегами, добившись того, что за нее замолвили словечко доктору Ставскому. Ставский занимался и диссидентами, но полагал, что применение психиатрии не должно ограничиваться политикой, и неодобрительно относительно к эксцессам карательной медицины. Им двигало желание исцелять, и он согласился осмотреть Елену неофициально. Раиса доверилась ему настолько, насколько потерпевший кораблекрушение в открытом море верит куску корабельной обшивки, за которую держится, чтобы не утонуть. Проще говоря, у нее не было особого выбора.

Они поднялись наверх, и доктор Ставский пригласил их к себе в кабинет, а сам присел на корточки перед девочкой.

– Елена? Как твои дела?

Елена ничего не ответила.

– Ты помнишь, как меня зовут?

Елена молчала. Ставский выпрямился и шепотом заговорил с Раисой:

– Как прошла неделя?

– Никаких изменений. Она не сказала ни слова.

Ставский подвел Елену к весам.

– Пожалуйста, сними туфельки.

Елена не отреагировала на его просьбу. Раиса опустилась на колени и сама сняла с девочки обувь. Ставский посмотрел на табло, отмечая ее вес, после чего принялся задумчиво постукивать карандашом по блокноту, глядя на цифры, полученные за последние несколько недель. Раиса подошла к Елене, чтобы помочь девочке сойти с платформы весов, но Ставский остановил ее. Они ждали. Елена стояла на весах, тупо глядя в стену. Прошло две минуты, пять, десять. Елена не шелохнулась. Наконец Ставский знаком предложил Раисе помочь Елене сойти с весов.

Глотая слезы, Раиса завязала Елене шнурки и выпрямилась, чтобы задать врачу несколько вопросов, но замерла, заметив, что Ставский разговаривает по телефону. Он положил трубку и сунул блокнот в карман халата. Она еще ничего не понимала, но каким-то шестым чувством угадала, что ее предали. Прежде чем она успела открыть рот, он сказал:

– Вы обратились ко мне за помощью. Я полагаю, что Елена нуждается в профессиональном стационарном наблюдении.

В комнату вошли двое санитаров, плотно прикрыв за собой дверь. Раисе показалось, что она слышит, как захлопнулась ловушка. Она крепко обняла девочку и прижала ее к себе. Ставский медленно подошел к ней.