— Витряников установят марухи, когда прибудут, — добавил Димург и успокоено оперся головой об ослон кресла, вероятно, оставшись довольным состоянием Раса. — А сейчас Кукер установи над мальчиком, его родителями и ближайшими сродниками лебединых дев. Распределишь присмотр за лебедиными девами на бесиц-трясавиц… На себя оставишь мать и отца, на меня самого мальчика. Только сделать это надо, как можно более тайно, чтобы лучица не приметила. Лучше ночью. Ты на Землю как попадаешь?
— На ногхе Господь Вежды, — бойко отчеканил Кукер, зная, что данный Бог любит четкость ответа и рывком огрел себя ладонями по лядьям, тем будто взбодрившись. — Как и всегда доставляли на Землю Керечуна, Коловерша и бесиц-трясавиц.
— На ногхе не сильно ли она шумит? — вопросил Седми и лениво потянулся, его ноги не были обутыми, а посему явственно зрелась их такая же сухопарность, как и всего тела Бога, тонкость белой кожи с проступающим на ней золотым сиянием и ажурность сосудов, жилок, мышц.
Кукер тот же миг дернул головой в бок и даже привстал на носочки сапог, желая узреть лицо лежащего на спине Бога, и вельми скоро дополнил:
— Доставка осуществляется на низких оборотах. Мы резко входим в атмосферу, подобно болиду и незамедлительно тушим все сигнальные огни. Не думаю, что нас видят или слышат Зиждитель Седми…
— И кстати Вежды, — в с той же вялостью в голосе отметил Рас, перебивая своего споспешника на полуслове. — Не уверен, что Крушец не приметит лебединых дев. — Кожа его лица ярко зазолотилась, а растянувшиеся в улыбке губы нежданно сменили свой кораллово-красный цвет почти на пурпурный, подсветив тем полыхание пшеничные волоски усов и бороды. — В прошлый раз Небо пришлось приставить к Есиславе Лега-хранителя, а после Отец установил беса. Так, что думается мне лебединые девы тут не помогут, и нашу драгость, все равно придется доставлять на маковку. Ибо я на Землю не полечу. — Седми резко поднявшись с тахты сел и уставившись в лицо Димурга еще сильнее засиял. — Понимаешь о чем я, уж больно мне хочется увидеть Крушеца.
Теперь в тоне Раса послышалась неприкрытая просьба, которую он направил к старшему… тому кто все это время, как и допрежь того, наравне с Першим его поддерживал, оберегал, и окутывал заботой.
— Думается мне, Родитель никого к мальчику не приставит, — мягко ответил Вежды и синхронно просьбе Седми засиял так, что золотой свет поглотил всю черноту кожи, придав Богам общность. — А если не приставит, значит, несомненно, его увидим. Ведь не заставлю же я тебя, мой бесценный малецык, отправляться на Землю. — Толстые губы Димурга выгнулись в улыбке и он слышимо усмехнулся. — Так, что погодя увидимся. Одначе поколь понаблюдаем и пускай Крушец зримо покажет не желание видеть лебединых дев над собой, абы Родитель о том ведал. И это его не желание будет нам с тобой на руку мой бесценный, милый малецык.
Глава третья
Маленький Яробор, как правильно сказывал Кукер, родился в большой семье, где старшие братья и сестры уже сами обзавелись супругами и детьми. И конечно приход, рождение младшего своего кровника, братушки, братки был воспринят членами всей семьи с особой радостью. Так как считали лесики, самой важной целью человека на земле является продолжение рода, а, как известно, продолжение осуществляется через рождение. И важное место в этой цели уделялось появлению мальчиков, так как именно мужская линия берегла родовую и генетическую информацию, заложенную их Дедом Дажбой и Отцом Богом Ярило. Считалось у лесиков, что лишь через мальчиков и передавались коды Светлых Богов заложенные в первых людях, а именно светлые волосы, глаза и кожа.
Поэтому лесики соблюдали определенные традиции, допуская браки только по обоюдному согласию. Накладывая запреты на сочетание со сродниками вплоть до девятого колена, с темнокожими и желтыми людьми. Хотя в Старом Мире встретить, как темнокожих, так и аримийцев, для живущих в лесах лесиков не представлялось возможным. Этот запрет на межэтнические браки сохранился с тех самых пор, как Господь Вежды через Кукера передал его вещуну Липоксай Ягы. И запрет тот касался не столько грядущего, он на тот момент воспрещал брак между сыном Есиславы Ярило с темнокожей девушкой. Старшему жрецу тогда пришлось не просто донести данный запрет до обожаемого им мальчика и единожды фаРао Къметинского Царства, но и внести в обязательные постулаты веры и правления.
Однако и ноне, несмотря не пережитые так сказать катаклизмы потомков Есиславы и верований, те постулаты в лесиках жили, судя по всему, потому как были искусственно поддерживаемы существами приглядывающими за ветвью второго сына Ярило, Осириса. Ибо потомки старшего сына Ярило, Сета, как и троих младших, Гора, Китовраса, Анибуса, названных в честь великих учителей гипоцентавров, растеряв способность иметь продолжение в виде мужской ветви, степенно иссякли.
Впрочем, от многочисленной общины, что возглавлял старшак Твердолик Борзята, отец Яробора, да и живущих недалече от них еще трех менее крупных поселений, сродники мальчика все же выделялись. И данное отличие определялось цветом их кожи. И сами общинные люди и даже мать Яробора, знахарка Белоснежа, разнились с Твердоликом Борзятой и его шестью сынами тем самым цветом, поелику первые обладали белой, а вторые густо смуглой кожей. Во всем остальном потомки Осириса были, как и иные члены общины, русые, темно-русые, пшеничные, рыжие, белокурые и светлоглазые. Кому как даровали родители. Смуглый цвет кожи, как признак княжичей, властителей передавался на удивление лишь по мужской линии Твердолика Борзяты.
Когда-то прадед отца Яробора обладал, как старший в роду обширными землями в Старом Мире, там, где ноне правили нурманны. В его княжество входило до десятка крупных градов, множество поселений. Однако ближайшая его родня, сменив старую веру на ашерскую и воспользовавшись помощью соседних соперничающих княжеств, повела с прапрадедом Яробора войну, истребляя мечом, огнем все непокорных, отбирая земли, грады, селения.
Много позже в одной из кровопролитных войн прадеда Твердолика Борзяты убили, а юному его сыну пришлось, прихватив младших братьев и остатки преданных воинов, бросив на произвол судьбы княжество, бежать в леса. Возможно, этот уход совсем юного княжича в леса и предопределил водворение в землях лутичей и тивирцев новых хозяев нурманн и их ашерской религии. Погодя к ушедшим в леса лесикам присоединились еще люди, которых теперь правящие нурманны называли беглыми, староверами, старообрядцами с оными боролись латники ашерской религии.
Мать Яробора, Белоснежа, как и отец были людьми пожившими, которых почтительно величали пожилыми. Пышнотелая и высокая, она даже в возрасте отличалась миловидностью лица, крупными темно-серыми глазами и белокурыми слегка сбрызнутыми сединой волосами. Родив своего последнего мальчоночку, сынка и поскребышку Яробора, Белоснежа нечаяла в нем души, не могла надышаться и насмотреться. Малыш словно прибавил ей сил, даровал вновь ощутить радость материнства, теплоту его крошечных губ на сосках, его близость на груди. Малец может именно потому как был последним, родился воочью слабеньким, худеньким иль недокормленным в утробе ее. Он был таким же смуглым, как отец и братья, хотя с месяцами, его кожа и вовсе приобрела золотистую-коричневу. Это случилось после болезни. Мальчику тогда едва минуло семь с половиной месяцев. Глубокой ночью Белоснежа и Твердолик Борзята проснулись от громкого вопля сына. Подскочившие к ребенку родители при блеклом свете лучины с трудом разглядели опаленные ноздри, подносовую ямку, верхнюю губу на лице мальчоночки. Да и по большому счету вся кожа на лице смотрелась покрасневшей. Яробор после той беспокойной ночи, и вовсе как-то резко сдал здоровьем, а причину появившегося ожога и вообще болезни его родители не смогли понять. Предположив, однако, что это так напакостили, какие злые существа, вроде нечисти, чертей аль нежити.
У Яробора были светло-русые с золотистым отливом волосики, как и понятно, тот золотистый отлив также появился в ночь после болезни, и стал с возрастом, словно выбиваться из-под самой кожи на голове. Волосики один-в-один, как у Твердолика Борзяты и братьев слегка курчавились, глазки голубые при рождении, к году приобрели зелено-серый цвет, а к трем и вовсе покрылись множественными, коричневыми вкраплениями, схоронив в тех пежинах всякую серость. Каплеобразное личико с годами стало более вытянутым, а дотоль сплюснутый, широкий нос приобрел выпуклую спинку и острый кончик. Широким был рот мальчика и полными, алые губы.
Яробор болел вельми часто до семи с половиной месяцев, а после и вовсе можно сказать, почти не выздоравливал. Потому его матери знахарке Белоснеже, чье имя означало чистая, белая, пришлось не только поить его всякими лекарственными, укрепляющими средствами, но и проводить обряды так называемые «перепекания младенца». Белоснежа тревожилась, что маханький поскребышек не набрал в ее утробе надобной силы движения, надобной для развития и потому проводя тот обряд, как бы рождала сына заново. Естественно, данный обряд проводился чаще до полугода, но Белоснежа решила провести его, когда Яробору исполнилось восемь месяцев, только бы помочь дорогому дитяти.
Проводился сей обряд рано поутру. Бабка, чаще более старшая возрастом, чем мать, женщина укладывала ребенка на хлебную лопату подносила его к устью печи, тем самым образно перепекая, изгоняя с него собачью смерть, коя предполагалось, обострилась после той страшной ночи в Яроборе. Только не этот ритуал, ни особый уход, не лекарственные средства не смогли придать мальцу положенной крепости в костях. А здоровья он набрался лишь по той причине, что Кукер по распоряжению Богов доставлял, как и понятно не ведающей о том Белоснеже лекарственные средства бесиц-трясавиц.
Мальчик при всем этом вельми поздно заговорил и также поздно пошел. Отчего его матери пришлось сызнова проводить ритуал, оный заключался в том, что меж ножек малыша клали метлу. Которую после распутывали с особыми словами, а прутья разбрасывали. Вся эта физическая ущербность Яробора, несомненно, была последствием того, что он родился у престарелых родителей, хотя с тем в хвори, как таковой плоти, был повинен и Крушец. То ли чем-то огорченный, то ли испуганный… Испуганный тем, что Боги теперь перестали проявляться открыто в его жизни.