Книги

Колдун: Хромой странник. Змеиная гора. Руны грома

22
18
20
22
24
26
28
30

— Признаюсь, что неправ я был, когда тебя, чужака, в недобром подозревал да проклинал, — сказал священник, поднимаясь со стула возле печи. — Вот все мои проклятия и воротились. Вот и осели на мою душу грешную.

— Это что же, святой отец, тебя после так скрутило?

— В дугу, сын мой, свернуло так, что вздохнуть толком не могу, а уж как службу вести — так пытка. Смилуйся, Аред, сними проклятие, — попросил старик, старательно пряча глаза. — Волка того еще в конце зимы словили. А про тебя все слух идет, дескать, живешь себе, меды пьешь, поганое место очистил, добро людям делаешь и платы не просишь. О кузнечных делах твоих еще Василь мне сказывал, да только я все кричал на него, ругался, а тут в лавках торговцы всполошились, за один твой серп три дают, за косу — половецкую саблю не жалеют. За простой топор — семь бобровых шкур. И мастера говорят, что добрая у тебя рука. Прости меня, Аред, не со зла я проклятие изрек, за погубленных тем волком людей жалостно было.

— Ты, отче, на чем почивать изволишь? На пуховой перине или на дубовой лавке?

— Ну как же на лавке, я ж не смерд деревенский. Я от самого Царьграда до Киева в молитвах шел. Долгие дороги терпел, странствия изведал, неужто мне, старику…

— Вот в том-то и причина того проклятия, — оборвал я епископа, не давая закончить своих оправданий. — Отдай-ка посох служке да ко мне спиной повернись. От сытой жизни святое крещение из тебя исходить стало. Должность у тебя ответственная, многие чужие грехи все твоими молитвами исходят, вот и не хватает тебе святости на всех. Крестом животворящим спасаешь души, а о себе и забыл в делах суетных. Вот я тебе крещение твое и верну.

В этот момент лицо священника больше напоминало гримасу приговоренного к казни, которому только что очень вежливо предложили положить голову на плаху и чуть-чуть поправить воротничок.

— Да не бойся ты, я дурного не сделаю. Скрести руки на груди. Вот так, ладони положи на плечи, да смотри, держи крепко.

Я встал за спиной у священника обхватил его, взял за локти и приподнял. Как только услышал, что старик со страху резко выдохнул, я рванул вверх и сильно тряхнул его худую немощь. Даже мне было слышно, как хрустнули позвонки. Простое смещение позвоночных дисков — результат сниженной физической активности и слишком мягкого лежбища. Ослабленные мышцы уже не в состоянии удерживать позвоночник в вертикальном положении и поэтому при малейшей нагрузке смещаются, вызывая дикую боль и, как следствие, еще большую неподвижность.

Старик громко взвизгнул, попытался было расцепить руки, но куда там… Уже через пару секунд я поставил его на пол, а сам отошел в сторону. Священник стоял ровно, не согнутый коромыслом, а нормально, как и прежде. В нем боролись желание в очередной раз осыпать меня проклятиями и в то же время удивление от всего произошедшего. Как бы с подозрением он несколько раз наклонился в сторону, повертел плечами и даже сам нагнулся, чтобы подобрать с пола посох, который уронил его служка, удивленный таким зрелищем.

— Воистину неисповедимы пути Господни, — пробубнил священник и пошел к выходу. — Спасибо, Аред, век тебе этого не забуду.

— Постой-ка, отец. Вопрос у меня к тебе есть. Ты вот книжный человек, многое изведал, грамоте обучен, поведай мне, дикарю, какой нынче год, а то я что-то запутался. В наших землях счет по-другому ведется, а вот ваших лет я так и не смог узнать.

— Ну, так это просто, в Святом Писании все сказано, шесть тысяч семьсот сороковой год нынче.

— Это я и без тебя знаю, — соврал я, совершенно недовольный таким ответом.

— Так что ж тебе еще надобно?

— Ты мне проще поведай, сколько от Рождества Христова лет прошло?

Старик задумался и стал загибать пальцы, что-то бормоча себе под нос. Вычислял минут десять, писал пальцем на пыли бревен какие-то каракули и наконец выдал:

— Так это, тысяча двести тридцать лет прошло.

— Год 1230, тринадцатый век, три года назад врезал дуба Чингисхан, еще через шесть лет булгары да мордовцы первыми примут на себя нашествие татар. Рязань меньше чем за неделю превратится в братскую могилу и на Руси настанет темное время.

— Чего ты там опять бормочешь, Аред? — взбеленился было епископ.