По результатам беседы, стало известно, что Глазьева — персона довольно опекаемая, но малоизвестная в их кругах. Достаточно будет зачистить тех двоих, что убежали, Колясю и Митрича. И всё. Неожиданно просто.

— Звони. Верни тех двоих болванов, пока они еще не уехали.

Пока же Коляся исправлял упущение Миши, сам он обдумывал, как бы всё сделать. И тут у него щелкнуло. Оля!

— Колян, дружище, а отзови-ка ещё и тех ребяток, которых ты послал на родину к лоху, ну который вокруг докторши крутился.

— Братан, так они уже и едут назад. С бабой его.

— Коля, если с его бабой что-то нехорошее произойдет? — но невероятным усилием придушив ненависть, Селин продолжил более конструктивно. — Я перестану тогда с тобой дружить! Позвони им срочно и убедительно доведи необходимость доставить ее, как фарфоровую вазу какой-нибудь китайской династии за пару лимонов вечнозеленых. Понял?

— Сделаю, не вопрос. Все будет путем.

Миша слегка остыл, но продолжал клясть себя нехорошими словами. Почему он раньше не догадался отослать Оленьку из города? Еще когда сам уходил от слежки. Ведь не сложно было догадаться, что выйти на нее плёвое дело.

— Все путем. Бабу везут. Трогать ее, не трогали. Кусалась. А портить не велено было. Вечером будут.

— Ясно. Поехали!

Миша решил заканчивать уже со всем этим. Он был зол, решителен и безжалостен.

****

Где-то в столице.

Дмитриев сидел за крепким дубовым столом, на стене висел портрет главы государства.

— Кузнецов, сводку по области. Я жду уже пятнадцать минут!

Сообщив свое недовольство секретарю, этот крупный столичный чиновник отпустил кнопку и вернулся к работе с документами. Спустя какое-то время секретарь сам его вызвал и сообщил о посетителе.

— Коляся, проходи. Что там у тебя? Ты чего такой смурной? — поприветствовал вошедшего Дмитриев.

— Это ты ссука! Ты все-е-еооо...

Колесов выглядел плохо. Но его недавно обнаружившиеся проблемы со здоровьем не помешали ему произвести 8 выстрелов в Дмитриева Анатолия Дмитриевича, известного в узких кругах как Митрич. А после, Колесов, серея лицом, сполз по стенке, разрывая дорогую сорочку на груди и сжимая то место, где было сердце, что вот-вот остановится.

****