– У тебя все равно не получится, так зачем я буду рассказывать?

Когда подъехал поезд, Мэгги взяла Пумо за руку и буквально втащила в вагон.

– Они уже в Сингапуре? – спросила девушка.

– Они уехали дня три-четыре назад.

– Мой брат сказал, что в Тайпей они тоже попадут.

– Вполне возможно. Они поедут куда угодно, если это понадобится, чтобы найти Андерхилла.

Мэгги смотрела на него полуиронически-полусочувственно.

– Бедный Тино!

Пумо сидел рядом с Мэгги в шумном вагоне метро. Страхи его были теперь под контролем. Никто не смотрел на них. Мэгги держала руку Пумо обеими своими маленькими теплыми ручками.

Поезд мчался на юг Нью-Йорка, неся в своем чреве Мэгги Ла с ее неведомыми никому сильными и глубокими чувствами и Тино Пумо с его чувствами, странным образом созвучными тому, что испытывали его друзья под внимательным и доброжелательным взглядом Пан Йин.

“Я люблю Мэгги, и я боюсь этого, – думал Пумо. – Она чересчур своеобразна. Оставляет меня, чтобы удержать. Достаточно умна, чтобы смыться до того, как я ее вышвырну, и доказывает это тем, что каждый раз возвращается, когда она мне по-настоящему необходима. Может, Андерхилл сошел с ума, а может, и я тоже сошел с ума, но я надеюсь, что ребята найдут Тима и привезут его с собой”.

Тино ясно увидел вдруг Тима Андерхилла в одном из секторов Кэмп Крэнделл, известном обитателям лагеря под названием Озон-парк. Озон-парк – кусок пустыря площадью примерно в два городских квартала между проволочным заграждением и “клубом” Мэнли. Вся прелесть этого места состоит в том, что здесь есть туалет и множество пустых железных бочек, в тени которых можно спрятаться от жары, хотя от бочек и воняет нефтью. Озон-парк не существует официально и поэтому гарантирован от непрошеных вторжений Жестянщика, для которого, как это водится в армии, “должен быть” и “есть” значит одно и то же. Вот здесь и сидит Тим Андерхилл в компании парней, балдеющих от сигарет “Си Ван Во” и еще больше – от белого порошка, который достает из кармана Тим. Андерхилл вещает всем остальным, среди которых, кроме самого Пумо, М.О.Денглер, Спанки Барридж, Майкл Пул, Норман Питерс и Виктор Спитални, который прячется за бочками, время от времени швыряя в остальных маленькими камушками. Тим Андерхилл рассказывает историю негодяя.

Молодого человека из хорошей семьи, сына федерального судьи, забирают в армию и посылают в старый добрый Форт Силл в несравненном Лотоне, штат Оклахома.

– Меня тошнит от твоего голоса, – перебивает Тима Виктор Спитални. Он бросает в Андерхилла камушек, который попадает тому в грудь. – Все равно ты чертов педик, и больше ничего. – А ты все равно набит дерьмом, и больше ничего, – говорит ему Пумо.

В ответ Спитални бросает камушек и в него.

Прошло довольно много времени, прежде чем все привыкли к “цветочкам” Андерхилла, поняв, что он никого не развращает, просто не может никого развратить, поскольку ни в малейшей степени не развращен сам. Хотя большинство солдат, с которыми доводилось общаться Пумо, утверждали, что презирают восточных женщин, все они путались с проститутками или с девчонками из бара. Исключением был Денглер, который не желал расстаться со своей девственностью, вбив себе в голову, что это – тот талисман, который охраняет его от пуль, и Тим Андерхилл, который предпочитал юношей. Интересно, знал ли кто-нибудь, что “цветочки” Тима были лет двадцати с небольшим и что их было всего двое? Пумо знал это, потому что видел и того, и другого. Один был бывшим солдатом с одной рукой, который жил с матерью в Хью и зарабатывал на жизнь тем, что жарил мясо в харчевне, пока его не начал содержать Андерхилл. Другой действительно работал на цветочном рынке в Хью, и Пумо довелось как-то пообедать в компании этого паренька, его матери, сестры и Андерхилла. Пумо почувствовал такую нежность, связывавшую четверых людей, сидящих с ним за столом, что ему немедленно захотелось стать одним из них. Эту семью Тим тоже содержал, а теперь ее странным образом содержал и Тино Пумо, потому что, когда любимый “цветочек” Андерхилла, Винх, умудрился разыскать его в Нью-Йорке в семьдесят пятом году, Пумо, вспомнив одновременно и теплоту отношений, царивших за столом, и превосходное качество пищи, нанял его шеф-поваром. Винх очень изменился – он выглядел старше, тяжеловесней, не так легко радовался жизни. (Еще он успел за это время стать отцом Хелен, потерять жену и довольно долгое время проработать на кухне вьетнамского ресторана в Париже). Никто, кроме Пумо, не знал истории Винха. Гарри Биверс, наверное, видел его раз или два с Андерхиллом, но тут же забыл об этом. К тому же, по какой-то ему одному ведомой причине, Биверс убедил себя, что Винх родом из ан Лат, деревушки недалеко от Я-Тук. И каждый раз, когда Гарри видел Винха или его дочь, у него был вид загнанного зверя.

– Ты выглядишь сейчас почти счастливым, – прервала ход его мыслей Мэгги Ла.

– Андерхилл не может быть Коко, – сказал Пумо. – Сукин сын действительно был сумасшедшим, но он сходил с ума в самой невинной манере, какую только можно себе представить.

Мэгги никак не отреагировала на слова Пумо – ничего не сказала, не отпустила руку Пумо, даже не моргнула, так что было непонятно, слышала ли она его слова вообще. Может, она почувствовала себя оскорбленной.

Поезд доскрипел наконец до их станции и со скрежетом остановился. Двери открылись, но Пумо на несколько секунд замер, как будто отключившись. Мэгги рывком подняла его на ноги, и звуки и краски сразу же вернулись на свои места. Когда они выскочили из поезда, Пумо обнял девушку так сильно, как только мог.