ПРОШЛОЕ

На экране монитора светилась карта Египта.

— Смотри, — объясняла Галка, лежа на столе и вопреки многократно повторенному запрету тыча в экран пальцем. — Это Хургада — видишь, на самом берегу Красного моря? А это Шарм-Аш-Шейх, вот он, подальше в пустыню…

Под окном прогремел последний трамвай; в углу экрана моргали цифирки, отщелкивая интернетовское время. Галка увлеченно рассуждала о кораллах Красного моря и о том, что в приличных отелях дают напрокат акваланги; об отелях «первой линии», ближайших к морю, самых дорогих, и «второй линии», подальше…

— Все, — сказал он, сдаваясь. — Согласен. Хочу на Красное море!

…И были дни разговоров — об экскурсиях и их стоимости, о катаниях по Нилу, о пирамидах, о Каирском музее — это он хотел в Каирский музей, а она хотела в Каир, в старые кварталы — она собиралась еще в России накупить сумку пленок и снимать, снимать… Она любила фотографировать и фотографировала вполне профессионально; на День Святого Валентина он подарил ей «Никон» какой-то там, из последних, — фотоаппарат с объективом стоил, как полмашины, но Галка была счастлива.

Они уже обошли — на пробу — несколько турагенств; даже купили в «Доме Книги» путеводитель по Египту. Да вот не сложилось.

НАСТОЯЩЕЕ

…Трое стояли на опушке — шагах в десяти от него. Заросшие, бородатые, в косматых, на вид овчинных полушубках — не полушубках, в круглых шапках с мехом, в каких-то немыслимых онучах на ногах, совершенно доисторического вида мужики выглядели еще менее правдоподобно, чем все остальное. Сказочные персонажи в сказочном лесу. (Вот тебе и привидения…)

Дырка во времени, подумал он тупо, глядя, как с поляны к троим пробираются еще двое, еще четверо… Даже на традиционных русских крестьян они как-то мало смахивают. Это какое же у нас время?.. А места-то все-таки — те же или не те?

Дальше опушки они не двигались. Стояли, увязнув в снегу, и смотрели на него. У того, что стоял крайним справа, морда была обвязана тряпкой.

Но выбирать не приходилось. И все-таки это были люди. Он ничего не понимал, но это все-таки были люди. И он двинулся к ним, проваливаясь при каждом шаге.

Люди молча глядели на него. Лица их были неприветливы — впрочем, под бородами было не понять. И некоторые держали — сразу он этого не заметил — длинные, выше их роста шесты с явными заостренными наконечниками. Копья.

Он остановился. Теперь он разглядел дубинки, на которые кое-кто из них опирался. Тесаные, толстые внизу и заостренные вверху. Тесаки. Он никогда, кроме как в мультфильмах, не видел такого. И на поясах у них висели явные ножны — длинные ножны, откуда торчали рукоятки мечей, а у нескольких еще что-то болталось за плечами — что-то, насколько он мог судить, весьма похожее на луки и колчаны…

Тот, с обвязанной мордой, с рукой на рукояти меча, сказал что-то — голос невнятно прозвучал сквозь тряпку. И услышав эту речь — вроде бы знакомые, похожие по звучанию, как бы русские, но невоспринимаемые слова, архаически шипящие окончания, — он не поверил сам себе.

«Я безоружен», — хотел сказать он, но на этот раз сведенные челюсти просто отказались разжиматься, а губы — шевелиться. Тогда он заставил себя высвободить и поднять руки. Всплыла единственная тоскливая мысль: «Убьют». Человек соображает быстро — времени, что он блуждал среди сугробов, хватило, чтобы почти свыкнуться с мыслью, что он погибнет в этом нелепом бредовом мире. На краю сознания держалась некая странная уверенность, что тогда-то он и очнется на коленях у Галки.

Один из бородатых шагнул вперед — он был ниже Эда на голову, или просто глубже ушел в снег, — и схватил его за плечо. Двое других тотчас наставили копья — тусклые отблески лежали на плохо отшлифованном металле наконечников.

«И все твои боевые искусства тут ни к чему. Рука с мечом-копьем-дубиной длиннее ноги, тут уж ничего не поделаешь…»