— Нет, просто у меня паранойя.
— О-уу.
— Да-да, я — один из тех, кто должен кликнуть выключателем двадцать четыре раза перед выходом из дома, а иначе вся моя семья сгорит.
— И давно это с тобой?
— Около года.
Трон — тот еще любитель черного юмора, это мне в нем очень нравится.
— Жесть, тебе лечиться надо, чувак, — отзываюсь я, подыгрывая. — И я не думаю, что маленькая черная коробочка, которая слушает все, что ты говоришь, помогает твой паранойе. Может, из-за нее тебе кажется, что за тобой следят.
— Да нет, Алекса тут ни при чем.
— Кстати, а пиццу она заказывать умеет?
— Не знаю, у меня тут нет доставок поблизости.
— Ты что, на Марсе, что ль, живешь?
— Типа того, — отвечает Трон. — Ладно, давай уже гоу в бой.
Он наскоро меняет оружие, извлекает свой элитный трофейный автомат и заряжает его с приятным щелчком.
— О да, крошка, иди к папочке…
Когда несколько часов спустя мы попрощаемся и я, рухнув в кровать, закрываю глаза, в ушах у меня все еще трещат автоматные очереди. Мы — лидеры в игровом зачете. Улыбнувшись, я заставляю себя встать. Чищу зубы, выключаю свет и забираюсь под одеяло. Зимой в квартире промозгло и сыро, зато летом почти не бывает жарко.
Я слушаю звуки дома, который только прикидывался спящим. За стенкой в пустоту звонит телефон. В комнате надо мной скребется и мяукает кот, тот самый, который когда-то не давал спать Иде Линн. Сколько же ему лет уже? А он все скребется. Поначалу, когда мы только въехали сюда, нас так и подмывало подняться выше этажом и позвонить в дверь — просто чтобы проверить, что обитатель квартиры жив и кот не пирует его останками, пригласив в гости компанию друзей с улицы. Наш поход закончился коротким недружелюбным разговором через закрытую дверь. Сегодня кот снова орет. Но соседка сверху была жива, я видел ее всего пару дней назад, она вызволяла хвостатого с одинокого развесистого дерева посреди двора, попутно поливая его проклятиями.
Сон, такой близкий еще минуту назад, внезапно куда-то испаряется. Где-то скрипит половица. Затем следует плеск падающей воды, потом стон смывного бачка. Сбоку через стенку бубнит ночной магазин на диване. Через щель в занавесках мне виден треугольный отрезок черно-сиреневого неба. Табло древних электронных часов показывает три пятнадцать ночи. В голове мечется мысль, быстрая и тревожная, как кот по подоконнику, я не успеваю схватить ее за хвост. А ведь вот оно, еще одно второе февраля, закончилось уже, думаю я. Словно как по волшебству, низкие облака разрешаются от бремени — с неба на спящий двор начинает сыпать мелкий искристый снег. Я подхожу к окну, открываю его настежь, подставив лицо морозному воздуху, который все еще пахнет пожаром.
Лондон, 4 февраля
Я выключаю будильник, встаю с кровати и раздвигаю занавески. Ледяное утреннее солнце сочится сквозь низкие облака и заливает комнату безжалостным искрящимся светом. В воздухе медленно плывут пылинки. Я тру лицо руками, потом прижимаюсь лбом к оконному стеклу и позволяю себе просто постоять так, несколько секунд. Прошлой ночью мне снова снился пылающий дом, рыжие всполохи в черном небе.
Когда мы только переехали в Камден, мы с Идой Линн почти каждый вечер ходили слушать музыку в «Блюз Китчен» или «Даблин Кастл», мы пили пиво и вино, гуляли по вонючей набережной канала, переступая через спящих бомжей, частенько приходя домой только на рассвете. Утро всегда было мукой для Иды Линн, потому что для нее оно означало возвращение в реальность, где нужно было собирать волосы в пучок, надевать не успевшую высохнуть с вечера униформу и идти на работу. Ее смена начиналась в шесть тридцать утра, она почти всегда опаздывала. Она работала в кофейне у метро «Морнингтон Крешент», делала капучино и латте для вечно спешащих горожан, опускала блестящий хромированный носик в маленький ковшик с молоком и наблюдала за тем, как струя скрипящего горячего пара превращает его в пену. Я помню этот звук, резкий и механический, помню ее лицо, сосредоточенное и отстраненное одновременно. А потом улыбку, когда она увидела меня, принесшего ей забытые ключи по дороге на работу.