Я на секунду задумался, позволяя биту проникнуть еще глубже внутрь, а глазам — привыкнуть к ее маленькому дерзкому лицу. Это было не похоже ни на что из того, что было раньше.

— Ты кто? — спросила она, не дожидаясь моего ответа.

— В смысле?

— Ну ты гот, металлист, сатанист?

— Я… не знаю…

— Я — альтернативщица. — Она высунула язык и зажала между передними зубами маленький лиловый гвоздик, торчавший из его мягкой розовой середины, будто это было ее удостоверение личности. Мне захотелось спросить, альтернативщицей чему она была, но я только промолчал, возвращая ей наушник.

— Как тебя зовут?

— Сергей.

— Дебильное имя, буду звать тебя Серж.

Я только пожал плечами. Вдалеке показался мой автобус.

— Играешь на гитаре?

— Немного, — соврал я, прежде чем успел сообразить, как легко она может поймать меня на этой лжи. Впрочем, это была не совсем ложь.

— Круто, это очень круто. Я собираю группу.

— Вот как?

Юкка и мама заставляли меня молиться перед едой и слушать унылую душеспасительную музыку, в то время как все, кого я знал в Финляндии, слушали рок и носили толстовки с сердцами и пентаграммами. Несмотря на то что она красила волосы в черный цвет, Ида Линн недолюбливала готов и металлистов.

«Слишком просто, — говорила она, — Сатана это не ответ, веря в Сатану, мы только подтверждаем их доктрину, надо развалить их мир с помощью любви».

Ей нравилась другая музыка, та, в которой кроме рева гитар и басов были еще слышны слова. В начале нулевых такого было предостаточно. Ее любовь к «Placebo» доходила до культа личности и обожания, впрочем, я был готов разделить ее с ней. Собственно, я был готов разделить с ней все, что угодно — наушники, бутылку пива, диван, если мы оставались ночевать у кого-то из друзей.

Нашей главной трагедией было то, что «Placebo» никогда не приезжали в Хельсинки, а денег на то, чтобы поехать вслед за ними в тур, как мечтала Ида Линн, у нас, у двух нищих подростков, конечно же, не было. Конечно, ходили легенды об их визите на музыкальный фестиваль в 1997 году, но тогда ей было всего девять лет, а меня и вовсе не было еще в Финляндии. Поэтому мы довольствовались блэк-метал гигами, которых было предостаточно, и на концерты кого, проявив ловкость, а иногда и хитрость, она всегда умудрялась протащить нас бесплатно.

Мелодии и грохот концертов, теснота и близость ее тела, пот, свой, чужой, локти, головы и кулаки. Сначала я думал, что мне нужно защищать ее в мошпите, а потом я понял, что это от нее надо было спасаться — она не боялась никого. Мне оставалось только любоваться ее черными волосами, блистающими в сине-красных всполохах прожекторов, и крепко держать ее горячую влажную ладонь по дороге к бару, когда она тащила меня сквозь толпу. Она дала мне другую жизнь, отдельную и отличную от скудных радостей жизни обрюзгшего викинга и его истеричной христианки-жены.

Я так и не понял, как она это сделала, но спустя месяц у нас была своя группа — «The Wicked Games», в которой я неумело играл на электрогитаре и, как мог, пел, каждый день преодолевая свою боязнь быть высмеянным за акцент, прическу, имя или еще что-нибудь, другие два парня пытались обуздать барабаны и бас. Ида Линн просто болталась вместе с нами дни напролет в гараже ее дяди и тети, с которыми она жила, рисуя огонь и черепа в огромном розовом альбоме, который она везде таскала за собой.