Оутс не обиделся, даже сарказм не воспринял, а мои слова переосмыслил на свой лад:

— Вера в клан… Вполне возможно. Его ведь с детства этой лабудой пичкали. А как он к вампирам относится?

Говорил я дяде, что отпускать из клана такого сильного колдуна было ошибкой! Что же мне ответить? Я знаю, что Шон грохнул того кровососа, что пришел к нему с предложением о сотрудничестве, но Оутс не знает что я знаю. Так ли это важно? Стоит ли здесь огород городить или от правды будет больше толку?

— Ты задумался, — подметил Оутс. — Знаешь что-то интересное?

— Отнюдь, — тут же соврал я.

— Плохой лжец, — улыбнулся вампир.

— Сочту за комплимент.

— Мне нужна эта информация, Дункан, и я ее вытяну.

— Не утруждайся, — сказал я, решив говорить правду. Он, скорее всего, не поверит, а я хоть пытку оттяну. — Шон знает, что вампиры обрабатывали Саймона. Он вас ненавидит.

— Звучит логично, — согласился Оутс. — Жаль только, ты уже пытался лгать и я не могу быть уверенным. На этом, пожалуй, культурный разговор придется закончить и приступить к более агрессивному способу допроса.

— Очень жаль, — расстроился я. — Не люблю, когда меня бьют.

— О, тебя мы и пальцем не тронем, — пообещал вампир и весело подмигнул.

Самообладание снова мне изменило. Вспышка гнева была не такой сильной, как до этого, я не пытался встать, но цепи сковывающие руки предательски натянулись и звякнули.

Оутс рассмеялся.

— Ты, небось, уже приготовился терпеть боль, настроился, придумал стратегию как легче скормить мне свою ложь… У тебя нет шансов, Дункан! — Юстас повернулся к прислуживающему вампиру и отдал приказ: — Приведите девку, повесьте на стену. Дайте ей дозу, пускай Дункан насладиться.

Вот тут я уже не выдержал и вскочил на ноги, чем доставил Оутсу еще больше удовольствия.

Вампиры ушли, а через минут десять охранники притащили Эйли. Девушке досталось гораздо больше, чем мне. Как и я, Эйли была полностью голой, со спутанными волосами, неприятными разводами от испражнений на ногах и многочисленными синяками, но в кандалах на руках и ногах. Вампиры тащили под руки ее слабо сопротивляющееся тело. Смотреть на эту картину было до боли обидно. У меня непроизвольно вырвалось:

— Эйли!

Ее голова резко повернулась в мою сторону: правая половина лица застыла в звериной форме, а глаз сиял нездоровым оранжевым огнем, тогда как левая оставалась абсолютно человеческой, если не считать аномально расширенного зрачка.

Девушка улыбнулась, и изменения кривой волной пронеслись по ее лицу.