– Открывайте! – в дверь ударило посильнее. Парень еще не сообразил или не разглядел, куда дверь открывается. Понадеялся с первого пинка выбить? Значит, сейчас основательнее примется. – Открывайте, или взломаем дверь! считаю до трех!..

– Слушай, а может, там нет никого? – приглушенно раздался другой голос. – Опять перемкнуло что-то.

– …тебе перемкнуло! На дверь посвети! Видел?! А заперто изнутри! – повезло, однако. Специалист попался. Этот точно не отступит. Интересно, какая им за это премия положена? – Открывай, сука, сейчас замок отстрелю!

Придется открыть. Во-первых, никуда не денешься. Во-вторых, от излишнего усердия такой может и всю прихожую изрешетить. будем надеяться, что Иришка сюда еще вернется – так зачем ей вместо дома кусок Хиросимы?! Хорош был бы сюрприз!

– Сейчас открою, не стреляйте!

– О-о! Я что тебе говорил?! – какой радостный голос. Много ли нужно человеку для счастья: на улицах кошмары хуже Хичкока, а он ближнего своего поймал. Хотя вообще-то побольше бы таких старательных. Тогда не пришлось бы Олегу на пожарище возвращаться и руины отвоевывать.

Очень старательные были ребята. Не забыли угостить – один рукояткой, второй прикладом. Кто из них добавил ботинком по крестцу – не ясно. Но больно. Остатки сил уходили на то, чтобы сдерживать боль, оставаться в сознании и не дать при этом схлопнуться защите. Самой простой, почти детской – куполу. Даже не зеркальному. А милиционеры радовались, как дети. Особенно найденной в кобуре под курткой «игрушке». То ли потому, что за вооруженного преступника платят больше, то ли потому, что этот преступник по ним не стал стрелять. Каска и бронежилет, конечно, хорошо, но от пули между глаз не спасают.

Когда тащили по бесконечной, уходящей в неведомые глубины лестнице, успел заметить мелькнувший в полумраке засаленный халат. Испуганный старческий голос спросил: «Это за что ж вы его?! Он же вроде ваш?!» Спасибо, бабушка. Значит, не ты. есть женщины в русских подъездах: ведь наверняка хорошо помнит времена, когда своих забирали ни за что, а вот вступилась же!

Александр улыбнулся разбитыми губами. С этой улыбкой его и запихнули в подкативший патрульный «УАЗ». Может быть, делали что-то еще, но он этого не помнил. Спать хотелось просто чудовищно. И он заснул раньше, чем водитель вырулил со двора.

Перед глазами что-то белело. Далеко-далеко наверху. По белому бродили тени. Где-то гудели голоса, слышались шаги, позвякивание, иногда – невнятные, быстро затихающие вопли. Понять, что происходит, не было никакой возможности – любая мысль, на которой он пытался сосредоточиться, показывала язык и с хихиканьем отбегала в сторону. Повернуть вслед за ними голову было почему-то очень трудно. Он попробовал развернуться всем телом, но не смог.

Это испугало. Он рванулся раз, другой – бесполезно. Ни перевернуться, ни встать. Только в руке шевельнулась боль. Боль – хорошо. Но почему, он не мог бы сказать. Во-первых, потому что язык распух и с трудом помещался во рту. А во-вторых, потому что вряд ли вспомнил бы, как это – говорить.

Кто-то подошел к нему. Перед глазами появилось девичье лицо, прикрытое какой-то повязкой. Удалось различить белый халат. Он обрадовался своей удаче – хоть что-то понятно! Халат.

Белый. Значит, с ним будет все хорошо. Может быть, скоро он

даже поймет, почему именно белый халат – это хорошо.

Боль в руке пошевелилась и затихла. Над головой звякнуло. Он скосил глаза и увидел, как белая рука вынимает из крепления стеклянную бутылку с прозрачной трубочкой. В соседнем гнезде стояла вторая бутылка, точно так же перевернутая пробкой вниз. Трубка отходила куда-то вниз и в сторону.

Капельница. Ухватившись за название, он начал подтягивать другие. Словно поднимал на веревке тяжкий груз – потянул, перехватил покрепче, опять потянул… Капельница. Белый халат. Больница. Это больница, и он лежит на койке, ему только что ставили капельницу. Точнее, только что убрали. Значит, ставили давно, но когда – он не заметил. Он не мог вспомнить, как попал сюда, чем он болеет. Самое обидное, что он не помнил даже себя самого.

– Как вы себя чувствуете? – лицо с повязкой снова наклонилось над ним. Он попытался хоть что-нибудь сказать, но язык не послушался. Мычание расстроило девушку – это было видно по глазам. Она исчезла, а лежавший на койке тихо радовался тому, что думать получалось все успешнее. Вот теперь он смог сообразить, что девушка – или врач, или, скорее всего, медсестра, что она расстроилась, и что произошло это из-за его состояния. Но что с ним самим? И почему нельзя встать?

Неизвестно, сколько он пролежал, глядя в потолок и заново учась думать. Белая бесконечность закончилась появлением мужчины в очках, у которого из-под белой маски топорщилась борода с заметной проседью.

– Так, что у нас здесь?

Вопрос был вроде бы задан лежащему, и он попытался ответить. Язык поворачивался уже лучше, поэтому мычание удалось разделить на несколько частей. В этих звуках при желании даже можно было различить вопрос.