— А разгром такой почему?

Фима вышел во двор. Людей на улице не было видно, но деревня вовсе не вымерла. С соседнего двора доносился собачий лай, и Фима зашагал туда. Рыжий лохматый пес, стоя у забора на задних лапах, решительно высказывал незваному гостю на своем собачьем языке все, что он думал о людской привычке шляться без спросу у чужих домов.

— Эй, кто-нибудь! — Фима остановился, не дойдя до крыльца нескольких шагов. Ему пришлось звать несколько раз, пока из-за дома не показалась маленькая, тощая, но довольно бодрая старушка.

— Бабушка! Вы не скажете, что с соседом вашим?

Старушка подошла к забору. Пес с чувством выполненного долга лег на брюхо.

Бабуля, пожевав морщинистыми губами, поинтересовалась:

— С каким соседом?

— Да вон из того дома. Захожу — его нет, в доме бардак…

— А вы кто ему будете? — снова ответила вопросом на вопрос старушка.

— Друг я его, одноклассник бывший.

— А зачем он вам?

— Повидаться! — Фима начал терять терпение. — С собой забрать, если он со мной поедет. Вы скажите, он в больнице? Уехал?

Старушка снова пожевала губами.

— Нету его. Совсем нету, — помолчала и добавила: — Сгорел он. Живьем сгорел.

Румянец сбежал со щек Фимы.

— Как? — заорал он. — Да что вы такое говорите? Кто сгорел? Когда?

— Все водка проклятая. Был бы тверезый, спасся бы. Молодой совсем был, нам, старикам, уже на кладбище пора, а нас молодые опережают. Все из-за водки.

По ее тону было непонятно, сожалеет ли она о смерти соседа, или радуется, что пережила более молодого человека. Но, видимо, все же сочувствовала, потому что добавила:

— Счастье, что Антонина Васильевна не видела, царствие ей небесное. Это ж надо, и дочь, и внука потерять. Она бы второй раз умерла.

Услышав имя Колиной бабушки, Фима опустил голову. До сих пор он надеялся, что произошла ошибка, что погиб не его друг.