— А я пешком, по тропинке.

— Слишком ты ревностно к делу относишься, нельзя так. Знаешь, у кого жена родит, у кого бутылку вымогали. Сгоришь на работе.

— А что делать, на деревне участковый — человек особый. Ко мне, как в «Тихом Доне», со всеми бедами бегут. «Товарищ Давыдов, баба загуляла, товарищ Давыдов, кобыла заболела».

— Это в «Поднятой целине», — поправил судмедэксперт. — У меня в школе по литературе пятерка была. Мог бы и долечиться, товарищ Давыдов. Тут все ясно, как пять копеек. Компашкой бухали у источника огня. Погибшего развезло от первой порции, он уснул в парилке. Остальные продолжили в предбаннике. Дым не заметили, спохватились, когда огонь уже хорошо разгорелся. Еле ноги унесли. Ну, а этот спал, — Данилов кивнул на рогожу, под которой угадывались очертания человеческого тела. — В полу прогар характерный остался. Полыхало все здорово, они никуда не позвонили. Тут у одного соседа сотовый есть, так он уезжал к родне в Калугу.

— Я знаю, уезжал Черкасов, — старлей прошелся по пожарищу, перешагнул через обугленное бревно. — Ах, уроды пьяные, даже вытащить не пытались.

— Да что ты от них хочешь, Леш, — Данилов пнул пепел ногой. — Упырки, крышу-то на другой день на металл сдали… Но, с другой стороны, они в предбаннике сидели, а тут мыльня еще.

— Все равно, тут вся баня пять на пять метров.

— Ты знал погибшего?

— Да нет, прописку только делал ему год назад. Из квартиры в Москве мачеха выжила, что ли. Молодой, лет двадцати, пацан совсем.

— Пацан должен в песочнице играть, — отрезал оперуполномоченный. — А не бухать по баням. Сколько эти алконавты выхлебали, уму непостижимо.

— Меня вот только одно настораживает, — подал голос молчавший до сих пор Самойленко. — Тот пухлый, Авдотьин. Когда мы только подошли, я слышал, как он говорил, что звал остальных вытащить погибшего, а Спиридонов Серега, мол, крикнул: спасаемся сами, ему уже не поможешь. А потом, когда его допрашивали, он уже молчал, как рыба.

— Так что вы хотели, Вадим Николаич, — пожал плечами Калашеев. — Конечно, они между собой могут откровенничать, а с нами нет. Тут можно об оставлении в опасности дело заводить, но доказать что-то трудно будет.

— Смотрите, — Иванченко наклонился и поднял из пепла почерневший от огня железный кол. — Миш, ты на трупе повреждений не заметил? Которые можно нанести таким ломиком?

— Повреждения там одного рода, — Данилов взял из рук участкового кол. — Ожоги четвертой степени почти ста процентов поверхности тела. Ну, бок правый частично уцелел, он на нем лежал. Нет, Алексей, такой лом знаешь, какую дырку бы оставил? Я внимательно осмотрел труп, заметил бы. И на экспертизу сейчас повезем, там определят, если что. Впрочем, если не веришь, осмотри сам.

— Нет, спасибо, — старлей быстро сглотнул, отгоняя подступавшую к горлу дурноту. — Надеюсь, он задохнулся сначала.

— Не надейся, — мрачно сказал Калашеев. — Бревна тут явно березовые. Это не сосна, горит быстрее, дыма не дает. А еще понюхай древесину для разнообразия и житейского опыта. Чуешь? Я с таким сталкивался пару раз, когда, вместо разведенного ацетона, брус от грибка обрабатывают каким-то дешевым антисептиком. Дрянь вроде солярки, великолепно горит. Так что этому потерпевшему урон можно смело впаять нарушение пожарной безопасности.

Иванченко опустил кол на землю.

— Это просто здешняя язва.

— Так у тебя две язвы? — хохотнул судмедэксперт.

— Ага. — Старлей провел рукой по ребрам. — Эту язву я подлечил, а Спиридонов давно отличился. Его еще в Приокске в ПТУ судили за грабеж. С дружками ларек обчистил. Сюда приехал, лучше б там остался.