Все события последующего дня промелькнули перед Пашей, как отрывки из снов. Он помнил трогательное прощание: как члены группы обменивались телефонами и говорили, что обязательно позвонят и спросят, как дела, как жизнь. Глядя на это, Паша скептически улыбался. Несмотря на нулевой жизненный опыт (по словам матери), он прекрасно понимал, что присутствует при некоей условной театральной сцене. Никто не верил, что они будут звонить друг другу и поддерживать контакты, но все равно переписывали телефоны в записные книжки и лучезарно улыбались на прощание. Мила вывела крупными цифрами свой телефон на розовом листке, вырванном из блокнота, и, кокетливо поведя плечами, протянула бумажку Паше.

— Звони, — улыбнулась она ему. — Надо будет обязательно как-нибудь встретиться. Вспомнить Стамбул…

Пышная грудь так и рвалась наружу из тесной синей блузки.

— Конечно, — сказал Паша. — Вспомнить Стамбул.

Случайно он встретился взглядом с Ниной и увидел ироничную улыбку, скользнувшую по ее губам. Обо всем этом ритуальном прощании она думала точно так же, как Павел. С большим скепсисом и недоверием.

Он сунул протянутые ему от других туристов бумажки с телефонами в сумку. И собрался уже отойти от них и позвонить домой, как Мила нарочито небрежным тоном спросила:

— Ты в каком районе живешь?

— А? Что? — не понял Паша. — На «Баррикадной».

— С родителями? — Очевидно, напоследок Мила решила выяснить Пашину «профпригодность» к самостоятельной семейной жизни: наличие квартиры, машины, дачи и так далее. Паше стало смешно. Таких девушек его мать называла «рудокопами», а бабушка — «искательницами».

— Да. С мамой и бабушкой. — Паша решил не оставить Миле ни малейшей надежды на изменение его холостяцкого статуса.

— М-м. Учишься? Работаешь?

— Работаю.

— Где?

— В рекламной фирме.