— Куришь, — прозвучало вслед за запахом ванили.

Она дернулась от неожиданности и в ту же секунду ощутила прикосновение к плечу. Замерла, как кролик, которого перевернули.

— Нет, — ответила автоматически.

Матвей взял сигарету из ее рук и сделал затяжку:

— Ужасные. Ты точно не стала бы курить такие.

Выбросил сигарету и, сделав шаг вперед, стал напротив. Анна увидела облако его дыхания. Мягко взял ее за руку, и их взгляды встретились. Ее вновь накрыло особенное чувство, связанное только с ним. Магия его долгого взгляда. «Нельзя смотреть ему в глаза», — подумала она и перевела фокус на снег, исчезающий в черной глади за его плечом.

— Пойдем, — уверенно сказал Матвей.

Он сжал руку и повел Анну в сторону леса. Она шла молча, словно кобра за звуком дудочки. Ее дудочкой стал этот уверенный взгляд и грудной голос, который она не слышала так давно. Она шла за Матвеем, чувствуя тепло его ладони. По тропинке, которую он прокладывал на первом снеге этого года. Она покорно шла. Ни возмущения, ни сопротивления. Только шаги в его следы, которые ровно в два раза больше, чем у нее. Она смиренно следовала по этим меткам.

— Скажи, Богинская, как это назвать? Как мне хотелось тебя убить! Потом — просто ненавидеть. Но почему, когда я смотрю в твои глаза и слышу твой запах, все меняется? Я все понимаю, но сделать ничего не могу. Роковая любовь?

Его монолог не требовал ответа. Матвей бурчал себе под нос. Остановился и уверенно притянул Анну к себе. Прижал и замер. Они стояли в сосновом лесу, посеребренном снегом, и вдыхали запах зимы. Зимы, которая настала неожиданно. И для каждого этот запах был разным. Она вдыхала зиму с примесью ванили, он — с ароматом ее духов.

— Твои духи. Как давно я их не чувствовал, — прошептал Матвей. — Давай поговорим. Сегодня же день откровений: у тебя премия.

Она не услышала цинизма — наоборот, смирение перед фактом. Его слова не вопрос — скорее утверждение.

Взял ее за руку и направился дальше в сторону леса. Конечным пунктом стала большая цифра девять — домик в самом дальнем углу от ресторана. Деревянный, в модном стиле эко, но с огромной стеклянной стеной вместо двери. Матвей уверенно отодвинул прозрачную дверь и завел Анну внутрь.

Комната наполнена теплом камина, контрастирующим с погодой снаружи. Анна завороженно смотрела на пламя, замерев от происходящего. Сквозь оцепенение она слышала звук тяжелых запахивающихся штор.

Развернулась и впервые увидела его. Не глаза, не голос, не запах — Матвей. Темно-синие зауженные брюки, такой же синий пиджак в светло-желтую клетку и в цвет клетке лимонная рубашка. Идеальная машина по убийству самости женщин претерпела изменения. Перед ней стоял другой Матвей. Только сейчас она обратила внимание на отсутствие верхней одежды.

Она же в ярко-алом пальто, черной гобеленово-кружевной юбке с такими же розами и блузке с красными розами, перекликающимися с пальто. С модным ирокезом, яркими губами цвета роз и глазами, которые за это время превратились в легенду. Идеальная машина по убийству самости мужчин. Анна уверенно посмотрела ему в глаза. В атмосфере комнаты возник электрический заряд — мощная энергия, ищущая выхода.

Их разделяло метра два. Матвей уперся взглядом в алые губы и шагнул к ней. Анна попятилась. Он сделал шаг навстречу, она — от него. Наступление и отступление. Ее отход закончился соприкосновением с комодом, приставленным к противоположной входу стене.

— Вот видишь, Богинская, никуда тебе от меня не деться, — сбивчиво прошептал Матвей и запустил руки под юбку. — Чулки… Так и знал. Это была бы не ты.

Они изменились. Ее стиль, его. Но их рост — нет. Матвей уверенно приподнял ее и посадил на столешницу. Секунда — и Анна уперлась в стену, означавшую, что бежать больше некуда. Она чувствовала желание Матвея. Уверенным движением он снял с нее пальто, потянул свободную блузку к плечам. Последовательно. Системно. Как хирург. Действие за действием освобождая от одежды нужные ему участки. Секунда — и грудь обнажена резким движением вверх. Он окинул Анну взглядом. Прижал к себе и жадно прильнул к груди.

— Как же я соскучился.