— Офицер среди пленных есть? — спросил Трубецкой у Антипа.

— Вроде есть. Молодой такой, навроде вас… Эта штука на плече. Вроде как офицер…

Пленных мужики связали. Оставили их сторожить двоих парней, братьев Кудыкиных, пока все остальные перегружали добро с неподъемных французских повозок на свои небольшие телеги. По лесным узким дорогам на таких и ездить, и возить было гораздо удобнее.

Французов взяли шестерых, но один был покалечен, так его на месте и добили. А этих вот пятерых оставили. Насчитали полтора десятка убитых на дороге, сказал старший Кудыкин, а сколько их сбежало — то бог ведает. Немного.

— Немного, — повторил Трубецкой, присаживаясь на поваленное бревно на краю поляны — как раз напротив пленных.

Точно — один офицер. Лейтенант. Почти ровесник. В смысле — ровесник этого Трубецкого, лет двадцать — двадцать два.

Болела рука, мысли путались, жар растекался от раны по всему телу.

— Офицер — ко мне, — сказал Трубецкой по-французски. — Сюда…

Офицер оглянулся на остальных пленных. Ему не хотелось выходить из строя, пусть из маленького, но строя. Тут он был не один. Младший Кудыкин развязал офицеру руки и ноги, вытолкнул вперед.

— Ко мне… — повторил Трубецкой. — Представьтесь.

Лейтенант одернул мундир, провел рукой по волосам — головного убора у него не было.

— Лейтенант Франсуа Сорель.

— Князь Трубецкой.

Лейтенант побледнел, сделал шаг назад. Кто-то из французских солдат тихо выругался.

Можно ничего не объяснять, подумал Трубецкой. Все сразу всё поняли. Вот и еще одно преимущество известности.

Чушь всякая лезет в голову. Абсолютная чушь.

— За каким чертом вас понесло на эту дорогу? — спросил Трубецкой.

Очень хотелось пить, перед глазами плясали какие-то мошки.

— Вы что, не понимали, что на такой дороге вас могут перехватить? Я могу перехватить…

— Понимали… — сказал лейтенант.