Джанни дель Бокколе

Пока ему не сравнялось одиннадцать годочков, ежели вам до сих пор не выпадало случая убедиться, какой он негодник, то, склонив голову набок и скрестив пальцы, глядя на Мингуилло, вы бы сразу сказали, что у него не все дома. В голове, в смысле. А уж какой у него обнаружился дурной нрав!

Да и красивее он не стал ни чуточки. Вот не сойти мне с этого места, если глаза у него не сошлись еще ближе друг к другу, а уж рот походил на влажного дождевого червяка. Мерзость какая. Кожа так туго была натянута у него на щеках, что под ней виднелись кости, как будто пытались проткнуть ее насквозь. Словом, он был уродлив, как горгулья, настоящая жаба, прости, Господи!

В одиннадцать его так обсыпало прыщами, что просто ужас. Никогда и ни у кого я такого не видел. Сначала эти отвратные прыщи были желтыми, потом почернели, размножаясь на глазах, потом расползлись по всему лицу, оставив после себя ямы и рытвины. Похоже, его распутная натура вставала по ночам, пока он спал, и рисовала ему обвинения на лице.

В тот самый год его застукали, когда он связал мою бедную сестренку Кристину в limonaia. Он соорудил для нее небольшой деревянный крест, а потом прикрутил к нему за руки и за ноги, прям как Христа. А во рту у нее было яблоко. Сам же выродок преспокойно точил нож о камень. И слава Богу. За то, что скрип ножа о камень услышал проходящий мимо ливрейный лакей и решил глянуть, в чем дело.

Папаша, Фернандо Фазан, опять случился в Арекипе. Где же ему еще быть-то? Я сломя голову понесся в limonaia и нашел там распятую Кристину и Мингуилло, в руке которого сверкал нож для разделки рыбы. Я схватился за лезвие и попытался вырвать его. Но он ни в какую не желал отдавать его, а потом обжег меня таким взглядом, что по спине аж мурашки пробежали. В последний момент он повернул нож так, что тот проткнул мне руку. Все остальные слуги забоялись помочь мне. А нож торчал у меня из ладони, совсем как оловянный солдатик.

Ох, как же мне хотелось прямо там вышибить ему мозги! Но Мингуилло был молодым хозяином, так что он мог сделать со мной все, что угодно. Он, не мигая, стоял и глядел на меня. Я вроде как опамятовался и прикинулся идиотом, который не соображает, что делает. Так было лучше всего.

— Я тут ни при чем, — заявил он, повернулся и преспокойно зашагал себе прочь.

Другие слуги, разозлившись, начали говорить про него всякие гадости, на какие никогда бы не осмелились, если бы он мог их слышать.

Кристина наконец выплюнула яблоко изо рта и заревела, глядя, как кровь хлещет у меня из раны.

Анна зашила и забинтовала мне руку, взяв обожженную на огне иголку и чистую тряпицу, так что особого урона не случилось. Если не считать того, что, сталкиваясь с молодым хозяином, я чувствовал, что руку начинает жечь как огнем. Иногда такое бывало, когда он проходил мимо творить зло где-нибудь в другом месте. А Кристину забрал к себе добрый Пьеро Зен, заместитель мужа моей хозяйки, госпожи Донаты Фазан, чтобы она жила и работала в его одноименном palazzo. Он-то знал, что теперь ей никак нельзя оставаться в Палаццо Эспаньол. Мы с Анной сильно скучали по ней. Вот так из нашей жизни ушел еще один кусочек счастья, и все из-за этого Мингуилло Фазана.

Моя хозяйка пребывала на пятом месяце, поэтому она так и не узнала об истории с распятием Кристины. Ибо conte[30] Пьеро беспокоился, что из-за этого схватки у нее могут начаться раньше времени.