– Почему, дитя? Разве ты не обижаешься на меня за то, что тебе пришлось пережить в руках Самаэля? Ведь в этом есть моя прямая вина.

– С тем же успехом, я мог бы гневаться на безымянного демиурга, который произвел на свет всех творцов, – попытался я изобразить пожатие плечами. – Но нет, у меня не получается вызвать внутри себя хотя бы отголосок злобы по отношению к тебе.

– Просто твой дух слишком много страдал, милый мой… Ужасный мир моего бывшего избранника сильно изменил тебя. Поверь мне, я знаю людей. Знаю, как они реагируют, что чувствуют и о чем думают. Ты должен ненавидеть меня, но не можешь.

– Люди разные, Самайна, – набрался я наконец смелости обратиться к прародительнице человечества по имени. – И, помимо этого, мы еще и меняемся. Если ты пытаешься убедить меня, что я утратил способность испытывать гнев, то это не так. Твой муженёк и его приспешники во мне это чувство пробуждают очень легко. Хотя, признаюсь, конкретно Самаэль все-таки больше внушает мне страх и отчаяние.

– Мне… мне очень приятно слышать от тебя слова утешения, дитя, – запруда век ангела снова наполнилась слезами. – Скажи, ты помнишь, как тебя зовут?

– Нет, – покачал я рогатой головой. – Первое имя давно и безнадежно стерлось из моей памяти, а то, которым наградил меня Дьявол мне не нравится.

– Как же это все печально…

– Я уже успел смириться.

Поддавшись какому-то неведомому импульсу, я осмелел настолько, что потянулся уцелевшей рукой к прекрасному оперению чужих крыльев. На ощупь они оказались такие же жесткие, как у меня, и теплые, словно недавно прогоревший очаг.

– Как ты умерла? – спросил я, задумчиво водя семипалой ладонью по белым перьям.

– Меня убили люди.

Я дрогнул и замер, а где-то глубоко внутри зародилось иррациональное чувство вины за содеянное моими далекими соплеменниками. Стало стыдно принадлежать к одному виду с теми, кто мог сотворить подобную гнусность по отношению к собственной матери. И даже доводы разума и логики не могли меня окончательно разубедить.

– Неожиданно… – осторожно произнес я. – И почему?

В самом деле, я готов был услышать, что Самайна стала жертвой своего возлюбленного или проиграла в битве какому-нибудь Разрушителю. Но люди?

– Потому что я все еще пыталась контролировать и учить жизни тех, кто в этом больше не нуждался, – как-то философски пожала плечиками ангел. – Для нашего народа время течет иначе, а потому я совсем упустила из виду, что первые поколения человечества успели уйти по пути собственного развития очень далеко. Настолько далеко, что я десяток лет только разбиралась в хитрости их нового мироустройства. Представь, дитя, мои бескрылые чада с помощью своих изобретений смогли освоить не только полеты над земной твердью, но и даже научились путешествовать к другим планетам! Они победили все свои болезни и нашли лекарство от старости. Они научились использовать свою искру творца на таком уровне, что мне оставалось только дивиться их изобретательности и изощренности ума. И вот к этим людям пришла я, попыталась вмешаться в их устоявшийся порядок, чтобы защитить их от Самаэля, за что и поплатилась.

– То есть, тебя погубили твои же первые творения? И ты еще после этого испытываешь перед нами вину?

– Да, дитя мое, испытываю. Ведь вы стали такими по моей вине. Я сама создала оружие, и кто теперь виноват, что оно же меня и сразило?

– Ладно, давай оставим это, – с некоторым раздражением ответил я. Соглашаться с Самайной не хотелось принципиально, поскольку мне она казалась самым светлым и добрым созданием, которое я только встречал за все свои жизни. Но и слова, способные переубедить ее, почему-то упорно не шли на ум. – Лучше скажи, возможно ли одолеть Самаэля и высвободить томящиеся в его доминионах души?

– Все в твоих руках, моё чадо, – прикрыла веки собеседница. – Будучи не самой собой, а лишь отпечатком личности, застрявшим в безвременье, я очень ограничена в своих возможностях. Я бы с радостью помогла тебе, если б могла…