Благостного ли? В чём он был виноват, если только пытался спасти свой мир?

Прочь, прочь эти святотатственные мысли.

— Где ты был? — Стурма ухватила слепого мага за плечо и мягко потянула к себе. Приложила ладони к его лицу, не касаясь жёсткой коросты. Сила потекла, словно вино, но Варидас чувствовал, как его окаменевшая плоть отвергает её, не принимает, не впитывает.

— Оставь, это бесполезно, — устало произнёс маг, опускаясь за каменный стол и наугад ухватывая одну из бесчисленных стеклянных бутылей, вереницей стоящих на нём, непостижимым чудом ухитряясь ничего не разбить. — Не трать на меня свои силы. Очередь из просящих — как гигантская випира, проглотившая собственный хвост. Бесконечна. На них трать.

— О да, — Стурма тоже присела за стол, посмотрела на себя в отражении бутылок. — Зачем они приносят столько алкоголя? Неужели думают, что, потеряв трезвость, мы будем сильнее или милостивее? С того года вон сколько осталось. Может быть, наполнить им Шамшу?

— На тебя не угодишь, — светловолосая Варрийя, как всегда, неподвижно сидящая на каменном полу, прижавшись спиной к стене и разметав смертельно опасные руки-лезвия, задрала к потолку острый подбородок. — Огласила бы список заранее. Может быть, бусы из фириана, приукрасить свою жуткую рожу? Венец из яшмаита? Так опять всё растащат, випирины дети. С кусками стены оторвут и всё равно растащат!

Стурма не стала даже огрызаться. Последний раз, когда она плакала по поводу своего обезображенного многочисленными язвами лица, был лет пятьдесят назад.

Нидра стояла в углу на коленях спиной ко всем, уставившись в стену, так долго, словно, подобно Лавии, вросла лицом в стену. Она не слышала произнесённых слов, а её язык, как говорили, был вырван самой милостивой Шиару, что не мешало Нидре читать мысли, написанные на бумаге сознаний окружающих и доносить собственное мнение, если таковое появлялось. Последнее, впрочем, случалось всё реже и реже.

— Так где ты был? — повторила Стурма, делая вслед за Варидасом глоток омерзительно тёплого шипучего пойла, обжигающего воспаленные, в мелких гнойных пузырьках губы — не все маги могли похвастаться способностью поглощать пищу.

— Мне… неспокойно, — Варидас в несколько глотков допивает бутылку, отбрасывает её в сторону, но звона разбившегося стекла не слышно, бутылка застывает в воздухе, высокий, сероглазый, прекрасный, как одно из божеств травистанского пантеона, Вестос, маг воздуха, закутанный в плотный серебристый плащ, аккуратно опускает её на пол. — Неспокойно. Что-то не так. Что-то не то.

— Говори конкретнее или заткнись, — предлагает Варрийя. Встает, потягивается, почёсывает лезвия о каменный выступ, пронзительный скрежещущий звук заставляет всех, кроме Нидры, дёрнуться. — Что вообще может быть «так»?

Вертимер, на вид — мальчишка лет пятнадцати, худощавый и тонкокостный — возится в своём углу с маленьким личным садиком. Выращивание пустынного манника здесь, внутри пирамиды, без влаги, свежего воздуха и солнечного света, стало его навязчивой идеей. Последний месяц Вертимер тоже нередко отсутствовал, впрочем, магам земли заточение в Пирамиде давалось особенно тяжело. Может, семена выискивал, может, силы под открытым небом поднабирался. Или так, просто, из подросткового протеста.

Пустынный манник, колючий, с мясистыми, жирными на вид, овальными тёмно-зелёными листьями вырос уже почти что до плеча своего неутомимого хозяина, но цвести в упор отказывался, и теперь Вертимер сверлил его мрачным пристальным взглядом, что-то бурча себе под нос. Однако и он обернулся на слова Варидаса и последовавший за ними скрежет.

— Что смотришь, мелкий? — Варрийя зло хмыкнула. — Чего ты от него ждёшь, откровений? Опоздал на полтора века.

Губы у Вертимера задрожали. Несколько лет разницы в возрасте, весьма существенные тогда, раньше, по прошествии столетия потеряли смысл. Теперь они все равны, но даже им трудно избавиться от старых, сложившихся схем восприятия и взаимодействия. Тианир был самым старшим, самым выдержанным и мудрым из всех, он заслуживал отдельного закутка, а Вертимер — так, прыщавый подросток, по чистой случайности столь щедро магически одарённый духами, в чьей мудрости и предусмотрительности, впрочем, сомневались уже почти что вслух, призванный в Совет Девяти «на вырост», да так и оставшийся насовсем. Уже давно не подросток по годам, он во многом сохранил детские привычки и повадки. По мнению Варрийи, в отличие от остальных, Вертимер пострадал меньше всех. Подумаешь, кожа огрубела и покрылась рубцами! Подумаешь, взрослеть перестал! Для многих это недостижимая мечта, а не наказание и не катастрофа, но нет же, кривит губы и смотрит фенекаем, которому прищемили хвост, такой же опасный и разрушительный, как маленький ушастый пушистик, украшение мёртвой каменной пустыни. Разозлившись собственным мыслям, так, что руки-лезвия мгновенно раскалились докрасна, вспыльчивая боевая магичка сделала резкий стремительный выпад с разворотом назад — и одно из стальных лезвий по локоть вошло в грудь сделавшего к ней шаг Вестоса.

Варрийя выдохнула и отшатнулась. Вестос мрачно глянул на продырявленный плащ, погладил пальцами прореху.

— Промахнись ты на пару пальцев левее — и просители открытого дня разнесли бы Пирамиду по камешкам, — недовольно сказала Стурма. — Мои силы ограничены, знаешь ли, чтобы тратить их вот так, на твои психозы.

— Но Варидасу ты была готова их отдать, — хмыкнула Варрийя, её гнев отступил так же моментально, как и нахлынул, и воительница опустилась обратно на камень. Пару мгновений Стурма кусала изнутри щёки, тоже борясь со злостью, потом отвернулась к столу, выискивая, чем можно успокоиться.

Вибрацию, означавшую приближение страждущих и молящих, теперь чувствовали все восемь.

Ну, или семь — в ощущениях бесплотного Рентоса никогда нельзя было быть уверенным.