– Дядь Боря, можно чуть потише? – спросила Аня.

– Погоди-ка, – остановила ее Вика. – Это они о чем?

Сашка глянул на экран. Шла передача областного телевидения. Как раз об Антоновске.

На экране появился опрокинутый мусорный бак, обсиженный воронами. Они вспорхнули: к баку подошла бродячая собака, сунула в него морду, принялась рыться.

– Вот так и живем, – печально сказала пожилая женщина, показывая пальцем на неприглядную картину. – Не город, а одна большая помойка!

Потом говорил молодой репортер:

– Антоновск – старинный город нашей области, со своими традициями и славным прошлым. К сожалению, трудно не согласиться с его жителями, которые считают, что за последние годы город превратился в одну большую свалку…

– Это же Слободская, соседняя улица, – показал на экран Витька, – в смысле, для моей Московской она соседняя. Странно, тетку эту впервые вижу. И контейнеры на помойке обычно не перевернуты.

– Хватит глупости смотреть, – сказала Аня. – Пусть нам наконец Вика расскажет, что узнала про Елистратова.

– Очень много, – ответила Вика. – Даже прочитала завещание.

– Ого! – воскликнула Аня.

Остальные тоже восхитились.

– И вот там-то и нашла ключ к шифру, – продолжила Вика. – Точнее, новую загадку. Григорий Иванович был бездетным, все состояние завещал благотворительным фондам и школе для детей русских эмигрантов. В конце приписал: «Прощаясь с Антоновском, я оставил в городе память о себе. Она пригодится городу и новым владельцам завода. Но это будет возможно, только если в Антоновске помнят меня. Пройти, увидеть и взять оставленное сможет лишь тот, кто вспомнит год начала моего счастья, год моего триумфа и год начала моей печали. Если нашедший дверь не вспомнит эти даты и будет играть с цифрами наудачу, после третьей попытки в хранилище не войдет никто». Дальнейшее, наверное, неинтересно.

– Да, купец-молодец, загадал загадку! – уважительно заметил Лешка. – Методы обычного криптоанализа не сработают.

– И ведь, зараза, честно предупредил, – Аня ударила кулаком по коленке, – будете наудачу вертеть колесики – всё, кранты! Ладно, «год триумфа» – это когда он получил медаль на Парижской выставке. А что такое «год начала моего счастья»? И что такое «год начала моей печали»?

– Может, 1917 год? – предположила Вика.

– Или 1918 год, когда он уехал из России, – сказал Сашка.

– Вот именно, что «может»… – вздохнула Аня. – Станем гадать – так с третьей попытки все поломается. Может, еще и потолок рухнет.

– Нет, прадед не стал бы такую ловушку ставить, – обнадежил Витька. – А вот хитрый замок, который заклинит навсегда, это он мог запросто.

– Не знал Елистратов про автоген, – проворчал Лешка.