И только широко раскрываю рот, когда ощущаю резкое, жестокое вторжение. Вскрикиваю, не в силах сдержаться, и Зубов тут же, тихо матерясь, закрывает мне рот ладонью.
От его пальцев пахнет моим возбуждением, и это окончательно сносит голову.
Я уже не понимаю, что он со мной делает, полностью погружаюсь в свои ощущения, дикие и необузданные ощущения самки, которую сладко и безжалостно имеет сильный, умелый самец.
Это вообще не человеческие эмоции, в них нет ничего правильного, ничего возвышенного, ничего, идущего от головы.
Это просто дикость, безумие, в которое мы оба погружаемся настолько стремительно, что не успеваем сами ничего понять, осознать.
Зубов рычит, словно зверь, и этот рык — дикий отсыл к чему-то первобытному, низкому. Животному.
Мы не люди с ним сейчас.
Уж я-то — точно нет.
Зубов наваливается на меня, прижимая к столу, обездвиживая полностью… Как-будто я способна в этот момент куда-то свинтить!
Он врезается в меня настолько сильно, с такой яростной мощью, что мой рабочий стол, не прикрученный к полу, трясется и сдвигается к двери от каждого толчка.
Компьютер потряхивает, на экране бегут строки из цифр… Это я случайно попадаю пальцами по боковой клавиатуре…
Падают и катятся ручки, карандаши… Это летит на пол подставка для канцтоваров.
Я скольжу пальцами ног по полу, потому что туфли давно утеряны, раскиданы в разные углы кабинета.
Меня непрерывно трясет от прошивающих волн оргазма, одного, второго, третьего… Боже… Я не могу столько кончать, я умру же! А Зубов все не останавливается, неумолимо вколачиваясь в мое измученное тело, рычит что-то настолько непристойное, что у меня в глазах темнеет от бесконечно бьющего по венам возбуждения…
В конце концов, ему надоедает меня прижимать к столу, он рывком поднимает, прижимает к себе за шею, частично перекрывая доступ кислорода, получает от этой перемены позы очередные дикие сокращения внутри, от которых, похоже, еще больше кайфует, и в пару совершенно безудержных, жестоких движений, кончает.
В меня.
Одновременно с этим Зубов умудряется чуть придушить, из-за чего я ловлю небывалый фейерверк перед глазами, а затем еще и чувствительно куснуть в плечо.
После он, выдохнув и переждав мои афтешоки кайфа, выходит, разворачивает к себе, долго и вдумчиво целует в натертые жесткой ладонью, безвольные губы, а затем ловит кресло и сажает меня в него. Сам садится напротив, на корточки, таким образом, уравнивая наши взгляды.
Нежно гладит по щеке, убирая мокрые волосы за уши, смотрит в мои, явно безумные сейчас, глаза…
— Никаких больше массажей, Клубничка… — серьезно говорит он, а я в ответ жестко хлещу его по щекам. Два раза.