— Что он себе позволяет? — делаю шаг к ней, но Катя стоит, не собираясь поддаваться на мои провокации. Смотрит жестко и неуступчиво.

— Это — мой руководитель практики! Ты что себе возомнил? Я тебе уже сказала, что мы можем общаться здесь только по рабочим вопросам! Эта практика для меня слишком важна, чтоб я ставила ее под угрозу неслужебным… общением с тобой!

— Вот как? Нормально ты с руководителем сдружиться успела, я смотрю! — я говорю вообще не то, что должен. Совершенно не то! Но не могу сдержаться. Она вынуждает! — Когда только успела? На обед вместе ходите, потом куда? В кино? Или эту стадию — к чертям? Можно сразу в койку! Руководитель же!

Несу бред, обидный и жуткий, сам себя со стороны слышу и охереваю. По роже бы себе надавать…

А за Катей не задерживается. Получаю по роже один раз, второй, третий.

Потом спохватываюсь и пресекаю избиение должностного лица при исполнении.

Ее запястье в моей лапе тонкое-тонкое. Легко сломать.

Легко дернуть на себя и впечататься в гневно алеющие губы. И улететь. Моментально, с гарантией невозврата.

Она трепыхается гневно, не хочет позволять себя целовать, но я не спрашиваю. Сука, впервые беру силой женщину! Целую силой, сжимаю силой, не позволяя малейшему стону вырваться, малейшему движению противостоять.

Катя все же умудряется налупить меня по щеке и плечу свободной ладошкой, извивается яростно и бешено, но губы дрожат под моим напором, и сердце стучит так громко, я слышу его у себя в груди!

Кто-то со стороны дико орет: «Остановись, мужик, тормози, мать твою!», но я не слышу воплей подсознания. Слышу только стук ее сердца, гул крови в полностью пустой башке… И мягкий, жалобный стон.

Катин.

Она перестает меня лупить, бессильно царапает шею… И податливо раскрывает губы, позволяя, наконец, взять себя так, как мне давно, с нашей самой первой встречи здесь, хочется.

Эта ее неожиданная слабость, податливость до того сладки, что у меня мозги так на место и не возвращаются.

Зачем им туда, собственно? Им сейчас в другой части тела удобнее и круче.

Подхватываю Клубничку за задницу, путаюсь в ее широкой бесформенной хламиде, топаю к столу, сажаю на него.

Не прекращая целовать, торопливо задираю юбку, добираясь туда, куда сейчас больше всего необходимо…

Я ее прямо здесь трахну, прямо в переговорке, с открытой дверью. Похер на все. В глазах только круги красные от возбуждения, ее тихие жалобные стоны, ее податливость… Сносят башню, не дают прийти в себя, осознать опасность и тупость ситуации.

Добираюсь до трусов, трогаю грубо, нетерпеливо, сейчас не получается по-другому. И черт! Она мокрая! Это так круто, что, если и были какие-то границы, даже не в голове, а во вбитом намертво в подсознание определении правильности или неправильности места проведения операции… Блять, ни одной человеческой мысли! Мозг, словно программа робота-полицейского, сбоит и показывает эррор.

Клубничный запах, проникающий в поры, закрепляет это мое приобретенное безумие.