Глава первая

— Сегодня я хочу рассказать вам об одном из самых загадочных убийств первой половины двадцатого века — деле Уоллисов, — произнесла я, глядя в зеркало и пытаясь при этом придать своему лицу выражение величайшего энтузиазма.

Затем я примерила маску увлеченности. После нее настал черед академического спокойствия. Я провела щеткой по волосам, но она запуталась в моих густых прядях.

— Черт! — воскликнула я и отбросила щетку, снова уставившись в зеркало. — Несомненно, дела Уоллисов вполне достаточно, чтобы заполнить нашу вечернюю программу, — заявила я, спрятав лицо под маской неколебимой уверенности.

В нашем клубе двенадцать постоянных членов, и за год мы должны подготовить ровно двенадцать программ. Разумеется, не каждое убийство годится для того, чтобы болтать о нем два часа. Тогда члену, ответственному за «убийство месяца» — мы используем именно этот шуточный термин, — не обойтись без приглашенного гостя. Чаще всего этим самым гостем оказывается какой-нибудь сотрудник полицейского управления, или психолог, работающий с преступниками, или директор местного кризисного центра. Пару раз гости не спасали положения, и нам пришлось смотреть кино.

Но мне, похоже, выпал счастливый шанс. Дело Уоллисов изобиловало захватывающими поворотами, и материалов в моем распоряжении было более чем достаточно. Но не так много, чтобы мучиться над тем, как втиснуть их во временные рамки. А вот Джеку Потрошителю нам пришлось отвести два заседания. На первом Джейн Ингл рассказывала о жертвах и обстоятельствах преступлений, а второе Артур Смит посвятил ходу полицейского расследования. Конечно, старина Джек заслуживал особого отношения.

— Сначала я должна познакомить вас с действующими лицами, — продолжала я. — Прежде всего, это жертва, внешне совершенно безобидная женщина по имени Джулия Уоллис. Потом — обвиняемый, ее супруг Уильям Герберт Уоллис. Есть и еще один фигурант: некто по имени Квалтроф. Человек, которого никто никогда в глаза не видел.

Мне наконец удалось расчесать непослушные каштановые волосы, и теперь я ломала голову над тем, как лучше с ними поступить: заплести в косу или закрепить узлом на затылке. А может, оставить распущенными, но вокруг головы повязать ленту, чтобы пряди не лезли в глаза? В конце концов я остановила свой выбор на косе. Такая прическа придаст мне интеллектуальный вид. И в то же время в ней есть что-то богемное. Я разделила волосы на три пряди.

Тут взгляд мой упал на мамину фотографию, которая в изящной рамке красовалась на туалетном столике. Эту фотографию мама подарила мне на прошлый день рождения, сопроводив свой дар словами: «Ты говорила, что хочешь иметь мой портрет».

Надо сказать, выглядит моя мама ничуть не хуже, чем Лорен Бэколл. [1] Ростом она никак не меньше пяти футов шести дюймов, и от макушки до кончиков ногтей — воплощенная элегантность. Не удивительно, что ей удалось стать центром собственной маленькой империи. Что касается меня, то росту во мне всего четыре фута одиннадцать дюймов, я ношу большие очки в черепаховой оправе и с детства мечтала стать библиотекарем. К этому стоит добавить, что мама нарекла меня Авророй. Для женщины, носящей имя Аида, выбор не такой уж странный.

Как это ни удивительно, я свою маму люблю.

Я испустила тяжкий вздох, как это случалось всегда, когда я думала о маме. Привычными движениями заплела косу и уставилась на свое отражение в зеркале: каштановые волосы, коричневые очки, розовые — благодаря румянам — щеки и гладкая — благодаря природе — кожа. Слава богу, уже наступил вечер пятницы, и я с облегчением сбросила деловую одежду — серую юбку и скромную блузку — и надела широкие брюки и свободный джемпер. Решив, что в таком наряде вид у меня слишком затрапезный — по крайней мере для представления столь выдающейся персоны, как Уильям Герберт Уоллис, — я стянула джемпер через голову и заменила его облегающим ярко-желтым свитером. А косу украсила желтой лентой.

Взглянув на часы, я поняла, что настало время выходить из дома. Я провела по губам помадой, схватила сумочку и сбежала вниз по лестнице. Оказавшись внизу, я обвела глазами просторную кухню-столовую, которая занимала почти весь первый этаж дома. Надо сказать, меня с полным правом можно назвать аккуратной молодой особой. Ненавижу, возвращаясь домой, заставать там полный хаос. Продолжая бормотать себе под нос фрагменты будущего выступления, я засунула в сумку блокнот и вынула ключи. У меня была мысль отксерокопировать старые мутные фотографии, изображающие труп Джулии Уоллис, но по зрелом размышлении я отказалась от этой идеи. Решила, это будет неуважительно по отношению к покойной миссис Уоллис. Мы ведь не упыри какие-нибудь, чтобы любоваться фотографиями окровавленных трупов.

Всем нам прекрасно известно, что цели и задачи клуба «Знаменитые убийства» кажутся людям, не разделяющим наших увлечений, весьма сомнительными. Не хватало еще, чтобы за глаза нас называли вурдалаками. А для этого вполне достаточно совершить один неверный шаг.

Я выключила свет и открыла дверь. Весна еще только начиналась, и на улице уже сгущались сумерки. В свете фонаря, горевшего у дверей, внутренний дворик, окруженный высокой стеной, казался чистым и ухоженным. Розовые кусты, сплошь покрытые бутонами, в скором времени обещали настоящее пиршество для глаз.

— Джулия, милая, я тебя люблю. Джулия, милая, я тебя убью, — мурлыкала я на мотив «Michelle», [2] запирая ворота. Каждому из четырех таунхаусов, выходящих во внутренний двор, принадлежат два парковочных места и еще одно с другой стороны — для гостей. Мой сосед, Бэнкстон Уайтс, тоже садился в свою машину.