Меня не приковывали к массивному стальному кольцу, вмурованному в бетон пола.

— Если попробуешь бежать, Стелу отдам бойцам. Пусть порадуются. Потом сожжем ее у тебя на глазах, прямо на огороде, — объяснил мне дед.

Больше он ничего не говорил и не приходил. Пищу мне бросают сверху. Хлеб, вареную картошку.

Параши здесь нет, есть сток. Мое дерьмо падает в отверстие в углу, и его уносит какой-то ручеек. Должно быть, здесь перебывало немало кавказских пленников. Узники расписывались на стенах, потом все надписи старательно уничтожались. Сокрытие оперативной информации о персоналиях. Мудро. Одно слово, написанное и прочтенное, может дать нить. А потом полетят головы, не говоря об ушах в полиэтиленовых пакетах… Но из нужниковой этой ямы несет, и я каждый раз закрываю ее фанеркой.

Подвал относительно теплый, и если укрыться солдатским одеялом, то и войлок на нарах ощущается как полноценный матрас. Войлок вообще отличная вещь. Он живой. Без него мне бы пришел конец. В подвале полная темнота. Но раз в сутки открывается люк, а если кто-то решит спуститься вниз для беседы со мной, то загорается переноска наверху. Впрочем, такое случалось дважды за все время. Я потерял счет дням, и сны, что приходят ко мне, не знают счета часам. Не отличить ночных снов от дневных.

Я немыт и болен. Одежда моя несвежая — главная причина тоски. Я уже не помню, зачем пришел сюда и как попал в подвал. И только тончайший луч света, что проникает иногда в щель крышки люка, когда она сверху не замаскирована старым хламом, связывает меня с прошлым. Все и началось со снов, предутренних и неверных.

В снах этих что-то было не так. В них смешалось прошлое, настоящее и еще что-то. Наверное, это будущее, но как узнать? Только дожить до него и сверить живые картинки. Или мертвые. Сны эти многовариантны, но один повторяется навязчиво и неотвратимо…

…Был тот странный предутренний свет. Когда просыпаешься оттого, что кто-то есть в комнате. Свет просочился сквозь занавес, спрятался в углу комнаты, будто бестелесный пес. Пес, состоящий только из призрачного света. Он где-то рядом. «Я здесь, — говорит он, — я вернулся».

Это мой дом. Я прожил здесь так долго, что кажется — всю жизнь. Не помню сколько. И имени своего тоже не помню. Можно встать, открыть ящик стола, достать паспорт и узнать про себя все. Это подлинный документ, выданный самым настоящим милиционером — дамой. Только кому? Как звать тебя? Там же, в ящике стола, можно найти и документы той, что лежит сейчас лицом к стене, рядом, и не знает, что пришел предутренний свет. Она не знает многого. Как, например, шумит кукурузное поле, как оно пахнет. Есть другие поля. Например, поле одуванчиков. Оно очень красиво, но совершенно не подходит для работы. Это как если бы ты сам на себя накинул саван…

Я встаю и раздвигаю занавес. Раскрываю рамы. А там, снаружи, — стены каменного сосуда, что именуется двором. Если поднять голову, увидишь небо в нездешних промывах и край сосуда. И законы предутренней перспективы таковы, что ощущаешь себя на дне этого кувшина.

Мне холодно. Я закрываю окно и иду на кухню. А там наполняю кофейник утренней влагой и чиркаю спичкой.

Это совершенно образцовая кухня. Здесь есть все. Все под рукой, и все сияет.

Я встаю на табурет и открываю антресольный ящик. За стопкой старых газет и пустыми банками находится алюминиевая кружка. Даже не эмалированная. Я достаю ее, возвращаюсь на кухонную твердь. Кружка во вмятинах. Она видала виды. Но это все потом и не о ней. Она лишь свидетель, случайный и молчаливый. На дне надпись. Постороннему человеку эти три слова не скажут ничего, но мне они разрывают сердце. И кружка жжет пальцы, когда я возвращаюсь с ней в комнату.

«Если летают рои, предаваясь без толку играм, соты свои позабыв, покои прохладные бросив, их неустойчивый дух отврати от забав бесполезных».

Женщина не проснулась, когда я бесшумно оделся и покинул жилище. Были причины для такого крепкого и здорового сна.

Лифт еще не работает, и потому я спускаюсь со своего поднебесного этажа не спеша, как делаю все в это утро.

Я иду посреди улицы. Город пуст. Что это за город? Несмотря на ранний час, можно попасть под проверку документов и даже не одну. И почему несмотря? Этот час во все времена и у всех народов облюбован для корысти. Час вора. Можно красть добро и деньги, а можно и жизни. Когда так сладко спится, даже ангелы-хранители дают маху. А это самое надежное прикрытие.

Этот свет приходит неспроста и не к каждому. Я ждал его со смятением и грустью. Это значит, что, вернувшись домой, я осознаю, что это уже не мой дом. И нет возврата в тот, что был твоим первым домом.