– Не трудитесь, мадам, этот китаеза ни слова не понимает из того, что вы ему говорите!

Эта реплика принадлежала Имрану Хусейну, шефу службы безопасности «Панацеи». Странно, что он вообще со мной заговорил: этот египтянин всегда выглядел мрачным и нелюдимым человеком, а его черные глаза, непроницаемые и глубокие, как Марианская впадина, казалось, способны просканировать кого угодно до самого его нижнего белья. Поэтому я, сталкиваясь с Хусейном в бесконечных коридорах корабля, всегда торопилась опустить глаза и побыстрее проскочить мимо него.

– Эти димсамы[5] вообще не говорят по-английски, – продолжал шеф безопасности с явными нотками презрения в голосе, и я подумала: откуда у него это снобистское чувство превосходства? Хорошо, что парень ничего не понимает, иначе он вполне мог бы и обидеться на замечание египтянина.

Хусейн с достоинством прошествовал дальше, а я посмотрела на китайца. На мгновение мне почудилось, что его губы тронула легкая улыбка, но он развернулся и ушел слишком быстро, чтобы я убедилась в этом наверняка. В любом случае мне пора было возвращаться в свою каюту. Близился сеанс связи с Елениным, и я хотела успеть продумать, что ему сказать. Этот человек сам себе противоречил – с одной стороны, не уставал напоминать мне об осторожности: «не высовывайтесь», «не болтайте», «старайтесь не привлекать внимания» – вот его любимые фразы. Тем не менее создавалось такое впечатление, что он ежедневно ждет от меня новой информации! Так что же мне удалось выяснить за прошедшую неделю? Что в машинном отделении работают литовцы, белорусы и украинцы, а также несколько нигерийцев; медперсонал практически целиком составляют европейцы или латиноамериканцы, за исключением сестер, – как правило, индианок или арабок. Главного врача «Панацеи» Алена Маршана я еще не встречала, но, похоже, Еленина он очень интересует. До сих пор мне не удалось сблизиться ни с одним врачом на борту, за исключением, возможно, пластического хирурга, милой немолодой француженки Люсиль Ламартен. Я понимала, что Еленин ожидает от меня каких-то важных сведений, но было бы гораздо проще, если бы он соизволил сказать, что именно мне тут следует искать!

В то утро настроение у меня было паршивое, несмотря на превосходную погоду. Перед завтраком я поговорила с Олегом, и его голос, такой далекий, заставил меня испытать острое чувство ностальгии. И за каким чертом я ввязалась в эту авантюру?! Голос Шилова звучал бодро, и я почувствовала себя очень плохо оттого, что ему, судя по всему, скучать явно не приходится. Интересно, как он проводит свое свободное время? Естественно, я скорее зашила бы себе рот кетгутом, чем задала бы ему этот вопрос – гордость не позволяла. Оставалось лишь надеяться, что времени на досуг у моего мужа остается немного, учитывая его занятость в должности заведующего отделением травматологии и ортопедии. Поэтому меня, несмотря на тихий голос совести, звучавший где-то глубоко в недрах моего измученного солнцем организма, даже порадовали его сетования на наплыв пациентов с переломанными конечностями: в Питере стоят холода и, как водится, гололедица. Значит, придя домой, Шилов валится с ног от усталости, а не пьет шампанское с какой-нибудь благодарной пациенткой или с медсестрой, или...

– Ой, абла, вы слышали, что случилось?!

Встревоженный голос Нур заставил меня оторваться от невеселых мыслей.

– Случилось? – переспросила я недоуменно.

– Вы что, телевизор не смотрите?

Честно говоря, я предпочитаю этого не делать. Во-первых, российские каналы на борту не принимаются, а слушать наши новости в «исполнении» иностранцев я не люблю. Во-вторых, мне больше нравится почитать на сон грядущий или, на худой конец, посмотреть какой-нибудь фильм, чем переваривать тяжелую информацию о сложностях международной обстановки, очередном падении курса евро и о возрастании цены за баррель нефти.

– В Египте революция! – не дожидаясь ответа, воскликнула Нур, отчаянно жестикулируя.

– Революция?..

Я почувствовала себя довольно-таки глупо, повторяя слова девушки, но ничего не могла с собой поделать, так как новость меня потрясла: ведь мы как раз направлялись к африканскому континенту! Только сейчас я поняла, что на палубе как-то чрезвычайно тихо, а я, занятая своими размышлениями, даже не заметила, что что-то не так.

В ресторане работал большой телевизор, закрепленный прямо над столом с напитками, и вокруг него собралась большая толпа. На экране творилось нечто неописуемое, голос диктора за кадром сдержанно вещал:

– ...Оппозиция пытается вывести максимум протестующих на площадь Тахрир и говорит о том, что наступили последние дни правления президента Мубарака. Тридцать лет Египет жил с одним и тем же президентом, с оппозицией-невидимкой и в состоянии «чрезвычайного положения». Страна, получающая миллиарды долларов от туризма, но позволяющая сотням тысяч людей жить в городах из мусора и обломков, на помойках и кладбищах, наконец пробудилась от долгого сна и, кажется, высыпала на улицы Александрии и Каира в полном составе! Каналы «Аль-Арабия» и «Аль-Джазира» сообщают...

Мир прямо на глазах словно распадался на куски. Вылетая из Питера, я впервые услышала о беспорядках в Тунисе, а теперь вот пламя гражданской войны перекинулось и в мирный Египет – то ли еще будет! В первых рядах у телевизора стоял Имран Хусейн, он выглядел мрачнее тучи: это о его стране говорили во всех новостях.

– У нас же тут какой-то египетский министр, да? – тихо прошептала мне на ухо Нур.

Это была правда. Ему предстояла операция по коронарному шунтированию, после чего «Панацее» надлежало высадить министра в каирском порту.

– Может, долго это не продлится? – предположила я с надеждой. – Пошумят недельку...

– А если нет?