– Да, хотя я этого еще не знал. Он то ли у Сары на столе валялся, то ли в книжном шкафу стоял. Она получила его от бывшей служанки матери вместе с поясом Венеры. Слава Богу, что она его не прочла и уже никогда не увидит.

– Она может спросить о нем. И вам надо придумать что-нибудь в ответ.

– Не беспокойтесь. Выкручусь. Сейчас у нее голова забита днем рождения, свадьбой и будущей гостиницей.

– Вы хотите открыть гостиницу? Где? – «Пусть говорит, – подумал Кэслейк, – а я стану изображать доброжелательного стряпчего». Над травой пронеслась сорока и уселась около последней лунки поля для гольфа. Дурная примета.

– О, в Шопшире. Хотя ничего еще окончательно не решено. Место чудное. Отменные земли, река, неподалеку проходят главные туристские маршруты. Сара от этой затеи без ума, даже рекламный проспект начала писать, хлопочет о таких вещах, как занавески и прочее.

– Что ж, если дело выгорит, успехов вам, – сказал Кэслейк и не удивился, что слова прозвучали искренне. Они – как шлюхи, готовы угодить всем прихотям клиента.

– Спасибо.

– Надеюсь, дневник вы не забыли?

– Он на заднем сиденье. – Фарли обернулся и достал сверток. Положил на колени и продолжил: – Так что же вы с ним собираетесь делать?

– В Челтнеме – ничего. – Кэслейк улыбнулся. – Наверно, мистер Гедди передаст его в Министерство внутренних дел. Там у него есть связи. Не пойдешь же с ним в полицию, верно?

– Согласен. Потому я и обратился к мистеру Гедди. Он – стреляный воробей. И мне понравился.

– Да, старик что надо. – Одинокий игрок в гольф послал мяч в последнюю лунку и сорока улетела. Последним напутствием Куинта было: «Играйте свою роль, а о развязке спектакля не задумывайтесь». Легко сказать…

– Ну, дайте взглянуть на него, – с улыбкой попросил Кэслейк. – Мы, конечно, вам верим. И все же… Словом, вы не представляете, какую чушь подчас выдумывают люди.

– Еще бы. – Фарли снял резинки, развернул газету, сказал: – Сейчас не самое подходящее время восторгаться рисунками леди Джин, и все же скажу – некоторые чрезвычайно любопытны. Три из них я даже листиками заложил. Прочтите то, к чему они относятся, и вы поймете, отчего у меня волосы встали дыбом.

Кэслейк положил кожаную книжечку на колени и прочел первую заложенную страницу, где леди Джин рассказывала, как лорд Беллмастер сделал ее соучастницей убийства Полидора и как это убийство произошло.

Когда он закончил и собирался перейти к следующей закладке, Фарли спросил: «Веселенькое дело, а? Впрочем, в том мире, где они вращались… в мире шпиков и фискалов… все это в порядке вещей. Боже, когда читаешь о подобном в романах, воспринимаешь, как сказку для взрослых. Но и в жизни, оказывается, бывает такое. Что же они за люди? Просто душу воротит… Матерсона убрали так же грубо».

Кэслейк не ответил. Он открыл дневник на второй закладке и некоторое время глядел на унизанные старомодным почерком строки, не понимая их. Его захватил маленький рисунок чернилами. На нем бодались два оленя-самца, а на заднем плане за ними наблюдала олениха. У оленей были человеческие лица. В одном без труда угадывались черты лорда Беллмастера. Другое было Кэслейку не знакомо – очевидно, оно принадлежало Матерсону. Лицо самки на заднем плане очень походило на лицо леди Джин с портрета, висевшего на лестнице виллы Лобита. «Что же они за люди?» – вопрошал Фарли. Да такие же, как Кэслейк. Обыкновенные – вот только занимаются грязными делами, без которых нашему грешному миру не обойтись. Когда Кэслейк поступал на службу в Клетку, ему прочитали целую лекцию, где объяснили – и очень убедительно, – почему там царит своя мораль. Начинаете с борьбы со злом, но в конце концов оказывается, что пользуетесь средствами самого дьявола, а благие цели давно забыты.

Кэслейк вдруг рассердился на собственные мысли, взял себя в руки и прочел: