– Нет! Да и я не замужем, так что ничего предосудительного в наших разговорах нет, – с вызовом ответила ей сестра. – Или ты считаешь, что я недостойна иметь семью, как имели её ты и Евдокси? Что я должна умереть старой девой?

Полина побледнела. Вся её строгость мгновенно исчезла, а взгляд стал виноватым.

– Упаси бог! – воскликнула она. – Я уверена, что ты достойна счастья, как никто другой. Просто я хочу трезво посмотреть на сложившиеся обстоятельства, чтобы избежать разочарований. Кстати, не забывай, что тебе доверили Лив – её репутация не должна пострадать!

Алина, похоже, засовестилась: голос её притих, а обличительный запал исчез.

– Ну что ты сгущаешь краски, ищешь то, чего нет? – мягко сказала она и грустно усмехнулась: – Ты прекрасно знаешь, что наша баронесса уже отодвинула меня в сторону и сама занимается делами Лив. Я теперь – всего лишь домоправительница при старшей сестре. Слежу за тем, чтобы обед подавали вовремя и не забывали покупать вино.

Лив, с изумлением наблюдавшая за их перепалкой, вдруг впервые осознала, что в раздражении Алина становится похожа на старшую сестру. Её худощавое лицо было вдвое уже расплывшихся щёк Евдоксии, но сходство оказалось столь очевидным, что Лив даже удивилась, как же она раньше этого не замечала.

Сёстры всё никак не могли успокоиться. Полина расстроенно заявила:

– Конечно, твои чувства принадлежат только тебе. Не хочешь говорить – не нужно. Но ты пойми и меня. Я уезжаю, и если оставлю тебя в двусмысленном положении, то с ума сойду от тревоги. Всё моё паломничество пойдёт насмарку. – Полина, вздохнув, замолчала, а потом воскликнула: – Нет, я остаюсь!

Все обуревавшие Алину чувства проступили на её лице: обида, сомнение и… упрямство. Лив не узнавала тётку. Куда делись её мягкость и уступчивость? На глаза Алины навернулись слёзы, она вновь по-девичьи заалела и призналась:

– Ну хорошо, раз ты так настаиваешь, я скажу: господин фон Масс просил разрешения ухаживать за мной. В моём возрасте я сама могу принимать решения, кому это позволять, а кому нет. Ни ты, ни Евдоксия мне не опекунши. Слава богу, я давно уже живу самостоятельно и ни у кого из вас ничего не прошу.

– О чём это вы тут спорите? – прозвучало в дверях, и в комнату вступила баронесса. Новое изумрудно-зелёное платье облекало её необъятную грудь.

Алина мгновенно стушевалась и прошептала:

– Я не спорю, а говорю о том, что тоже имею право на счастье. Ты только не волнуйся, Евдокси. Всё хорошо, ничего не случилось.

– Как не волноваться, если вы кричите так, что слышно с лестницы? – скептически отозвалась баронесса. – Давайте выкладывайте, в чём дело, и учтите, что конец вашего спора я слышала.

– Не было никакого спора, – возразила ей средняя сестра и, бросив выразительный взгляд на младшую, добавила: – Мы обсуждали то, что мать доверила Лив именно Алине, а я перед отъездом хотела убедиться, что с девушкой всё будет в порядке.

– А как может быть иначе, если я сама взялась за это дело? Конечно, Алина не может полноценно опекать юную графиню Чернышёву, поскольку не вращалась в свете, и, естественно, многого не понимает, – пожала широченными плечами Евдоксия. – Но я слышала, что наша младшая сестра требует для себя права на личное счастье?

– Я ничего не требую, – чуть не плача, прошептала Алина, – просто господин фон Масс попросил разрешения ухаживать за мной. Я не возражала.

Баронесса побагровела. Окинув сестру злобным взглядом, она грязно, по-мужицки, выругалась и протянула мерзким фальцетом:

– Она «не возражала»! Поглядите-ка на неё! А моего мнения ты не спросила? Откуда ты знаешь, разрешу ли я управляющему из поместий сына ухаживать за моей собственной сестрой?

– Евдокси, ты забыла, сколько мне лет? Я давно живу самостоятельно. К тому же вспомни, почему я до сих пор не вышла замуж, а Полине сделал предложение только обедневший дворянин, и она – графиня – стала женой простого коллежского секретаря…