– А дальше весь полк и по всей кавказской линии?

– С чего это нам такими глупостями заниматься? Своих обучить – святое дело. А далее нечего наукой разбрасываться. И вы не пытайтесь, ваш бродь, – тут же вскинулся казак.

– Отчего так-то?

– А сами посудите. Кабы вы меня приемам своим не обучили, то я бы тот раз у вас не выиграл бы. А в бою это жизнь или смерть. Вот и выходит, что коль вам ведомо то, чего не знают другие, то выжить у вас куда сподручнее получится.

– А чего же меня начал учить?

– Так ить вы никаких моих секретных приемов не выспрашивали. Попросили обучить шашку держать в руках, а тут ничегошеньки тайного и нет. Только скорость и ловкость. А вот если к этому присовокупить ваши подходцы, то получается просто загляденье. Так что по-хорошему это не вы мне платить должны были, а я вам приплатить.

– Хочешь расплатиться? Не тушуйся, братец. Это я пошутил. Ладно, давай на сегодня заканчивать.

– Кхм. Сергей Григорьевич, ты это, прости уж меня, но мне через неделю на полевую службу выходить. Надо бы дома все дела в порядок привести.

– Ясно. Тренироваться, значит, больше не сможем. А кум твой?

– Так ведь кум мой сверстник, вместе и уходим на четыре года.

– И что, так никого не присоветуешь? Ведь только заладилось.

– Пришлю племяша. Ему еще год сиденочную повинность отбывать. Вы не сомневайтесь, племяш мне, почитай, ни в чем не уступит. Опять же мы с кумом и его с собой на выгон брали, так что и с вашими приемами он знаком.

Казаки – служивое сословие. Признаться, Шейранов слабо себе представлял, как была устроена их жизнь, хотя и порядком прожил в городе, которому дала начало казачья станица. Она сохранилась как населенный пункт и даже является райцентром, расположившись на правом берегу Подкумка. Часть станицы на левом берегу с 1924 года, то есть почти через сто лет после ее образования, получила статус города.

Так вот, о казаках он знал всегда, но по милости советской власти как-то не сталкивался с тем, что среди горожан немало их потомков. С началом девяностых эти люди обрядились в черкески и с непередаваемым апломбом стали именовать себя потомственными казаками. Правда, все вокруг частенько называли их «ряжеными».

Только теперь, оказавшись в этом мире, Шейранов наконец начал кое-что понимать о казаках. Конечно, он мог и ошибаться, но свое мнение у него сложилось окончательно. Казаки – это в первую очередь служилое сословие, поощряемое властями. Вернее, сейчас оно только складывается. Точно так же в свое время появилось служилое дворянство.

К примеру, его спарринг-партнер Пархоменко вполне мог называть себя потомственным казаком, так как знал своих предков по седьмое колено, и все они были донскими казаками. А вот с остальными дело обстояло не все однозначно. Из числа сегодняшних казачьих семей едва ли четверть могла похвастать исконными казачьими корнями. А то и вовсе были таковыми только в первом поколении, являясь зачинателями казачьего рода.

По мере расширения границ Российской империи потребность в казачьих поселениях росла куда быстрее, чем возрастала численность казаков. Поэтому казаками становились люди самого различного толка. Так, в казаки записывали крещеных татар и калмыков, простых мужиков из казенных крепостных, старообрядцев и даже военнопленных из числа разбитой наполеоновской армии. К примеру, в Оренбургском казачьем войске было несколько тысяч самых настоящих французов, а в Сибирском ничуть не меньше поляков.

Согласно принятому несколько лет назад положению, казачья служба продолжается в течение тридцати лет и делится на два вида – полевую и внутреннюю. Была еще и сиденочная, но это скорее период обучения, к этой службе привлекались юноши с семнадцатилетнего возраста. На свой первый полевой срок службы казак уходил в двадцать лет уже подготовленным и полностью экипированным бойцом. После четырех лет полевой службы следовали два года внутренней, а потом все снова возвращалось на круги своя. И так до пятидесяти лет, после чего казак окончательно уходил в отставку.

Пархоменко уже успел отслужить свой первый срок полевой службы и, пробыв два года на внутренней, готовился снова встать под ружье. Тяготился ли он этим? По виду, пожалуй, что и нет. Просто он не представлял, как можно жить иначе. Опять же определи его куда-нибудь в спокойное место, так скорее всего закиснет или сопьется, а то и вовсе пойдет в душегубы на большую дорогу. Нельзя волка посадить на цепь, он или издохнет, или сорвется и сбежит.

Столкнувшись со здешними казаками, Сергей Федорович окончательно осознал, сколь велика пропасть между ними и их потомками, которым вырвали зубы и посадили-таки на цепь. Если их определить в окружающие его сейчас реалии, сомнительно, чтобы многие из них смогли в них вписаться. И странное дело, эти головорезы при всей их бандитской натуре ему были куда ближе и понятнее, чем его ряженые современники.