В конце концов один уголовник проиграл его другому в вульгарное “очко”. Можно было считать, что для проигравшего эта история завершилась вполне счастливо, но он-то, чудак, этого не знал и был очень огорчен проигрышем. Вы когда-нибудь видели, как ведут себя наши отечественные бандиты, если они чем-нибудь сильно огорчены? Уверяю вас, на это лучше не смотреть.

Так или иначе, проигравшему поначалу повезло — так же, впрочем, как и выигравшему, который тоже не оценил подарка судьбы.

Валерий Панин по кличке Студент вошел в кабинет и столбом стал в дверях, так что сопровождавший его сержант едва не ткнулся носом в его широкую спину, обтянутую облезлой кожей старенькой пилотской куртки.

— Здравствуй, Студент, — поприветствовал его майор Селиванов. — Проходи, не стесняйся. Вот тебе табуреточка, присаживайся, дружок.

— Объясните, на каком основании вы меня задержали, — чистым, вполне литературным языком потребовал Панин.

— Адвоката вызвать? — деловито осведомился майор.

— Желательно. Вот только одна беда: хороший адвокат к вам сюда не поедет, а недоучка хуже, чем ничего.

— Твоя правда. Так может, все-таки пройдешь? Что ты, в самом деле, как не родной? Сержант, трам-тарарам, почему задержанный стоит в дверях?

— Так он... это... не идет, — отрапортовал сержант.

Был он совсем молоденький, видно, сразу после армии, и смотрел на длинного Панина снизу вверх — тот был на добрую голову выше.

— Пр-р-елестно! — похвалил его Селиванов и снова перевел взгляд на Панина. — Может, хватит ваньку валять? Поговорим?

— Ладно, — сказал Студент, лениво отлепляясь от косяка и усаживаясь на шаткий милицейский табурет. — Раз привезли, разговаривать все равно придется.

Был он высок и широк в плечах, но именно в плечах, а не в талии, без этой тумбообразности, присущей нынешним бритоголовым адептам “качалок” и анаболиков. Весь он казался тонким и гибким, как прут из хорошей стали, и лицо у него было тонкое, сухое, с рельефными желваками, которые так и плясали на скулах. Длинные темно-русые волосы он собирал в конский хвост. Двигался он со свободной грацией человека, полностью владеющего своим телом. Вообще, был он таким, каким когда-то мечтал видеть себя майор Селиванов: весь на погибель бабам и на лютую зависть мужикам, ни прибавить, ни отнять, с одной лишь маленькой поправкой: никогда в жизни майор Селиванов не хотел стать уголовником.

Сержант тут же встал за его левым плечом с таким видом, словно он только что самолично приволок матерого рецидивиста Студента пред светлые очи начальства. Селиванов одним движением брови убрал сопляка в коридор, подальше от позорища, и открыл было рот, но хитроумный Панин опередил его.

— Я вас слушаю, майор, — сказал Студент, небрежным жестом бросая в угол тонкого рта сигарету. — Объясните, из-за чего горит сыр-бор.

— Непременно, — пообещал Селиванов, мысленно скрипнув зубами и начиная понемногу ожесточаться. Студент был, несомненно, крепким орешком. — Орешек знанья тверд, но мы не привыкли отступать, — ввернул он еще одну любимую цитату.

— ...Нам расколоть его поможет киножурнал “Хочу все знать”, — закончил за него задержанный и с тихим щелчком откинул крышку никелированной “Зиппо”.

— А почему, собственно, вас не обыскали? — глядя на зажигалку, спросил майор.

— Так они не успели. Я, знаете ли, от бабушки ушел, и от дедушки ушел...

— С-с-с-с... Ну ладно, что там у вас еще в карманах?