К чему это автоматически должно было привести?
Во-первых, само собой, к лишению их права переписки: они не должны были никому сообщать о своем осуждении. Более того, в лагерях наверняка был установлен контроль за тем, чтобы пленные вообще ничего не писали, ни заметок, ни дневников, поскольку работа на строительстве дорог давала им возможность передать письмо или записку через гражданских лиц. Просто бросить на обочине дороги запечатанный конверт с адресом родственника на Западной Украине, а какой-нибудь прохожий подберет и, думая, что конверт случайно обронили, бросит его в почтовый ящик.
Во-вторых, в составе НКВД были разные управления, которые занимались различными задачами — вели разведку, занимались контрразведкой и в том числе занимались содержанием преступников в лагерях и организацией их работы. Это известное управление — ГУЛАГ — Главное Управление Лагерей. Было управление, которое занималось содержанием пленных в лагерях для военнопленных и организацией работы рядовых и унтер-офицеров — УПВИ — Управление по делам военнопленных и интернированных. В УПВИ числились и учитывались только военнопленные! Как только их осуждали, то они из учета УПВИ исчезали, они становились осужденными и им не место было в лагерях для военнопленных.
С другой стороны, на месте правительства СССР стали бы мы направлять осужденных офицеров в ГУЛАГ? Вряд ли. Тысячи людей — это не иголка в стогу сена. С лагерями связаны десятки тысяч человек, не работающих в НКВД и не обязанных хранить тайну. Это прежде всего различные поставщики всего необходимого для жизни и работы лагерей. Как только мы определили бы их в системе ГУЛАГ, через этих людей стало бы сразу ясно, что пленные стали заключенными.
Надо думать, что мы создали бы специальные лагеря вне системы ГУЛАГ, подчинив их местному управлению НКВД и дав этому НКВД план производства для них. Внешне для всех, кто работал с лагерями, все оставалось бы по-прежнему, в глазах этих людей поляки оставались бы военнопленными, так как никакой связи этих лагерей с ГУЛАГ не было. На эту мысль наводит следующее. В 1944 году комиссия Бурденко могла бы сказать, что пленные находились в исправительно-трудовых лагерях системы ГУЛАГ № 136, 137, 138. Ведь все равно СССР уже объявил, что пленные работали на строительстве дорог. Система ГУЛАГ известна, номера крупные, внушающие доверие. И в те года никто не смог бы этих утверждений проверить. Но подручные Сталина назвали какие-то детские номера, сразу наводящие на мысль об отсутствии фантазии: 1, 2 и 3. Правда, после номера лагеря стоит «ОН» — особого назначения. Поскольку вряд ли работники НКВД в те годы были глупее нас, то эти наивные номера начинают вызывать доверие: действительно вне системы ГУЛАГ таких лагерей могло раньше и не быть, поэтому малые номера как будто оправданы.
В-третьих, посадили в 1940 году польских офицеров в лагеря или расстреляли, но все сведения о них в любом случае должны были быть в Смоленском Управлении НКВД. Прежде всего их личные следственные дела с приговорами Особого совещания или «специальной тройки» и масса различных оперативных материалов. Скажем, если пленных расстреляли, то НКВД обязано было выяснить, какие слухи об этом ходят, затыкать рот болтунам. Если они были в лагерях, то Смоленское УНКВД обязано было обеспечить, чтобы сведения о них не просочились. Обязаны быть донесения секретных сотрудников, рапорты уполномоченных и т. д. Дело заключенного всегда находится недалеко от него. Во время войны за штрафными батальонами ездили грузовики с томами уголовных дел на каждого бойца с тем, что если он будет убит или ранен, то снять с него судимость. Нет причин считать, что дела на поляков хранились где-то в другом месте.
Теперь давайте рассмотрим поведение подозреваемого N 1 — Советского правительства. Не делало ли оно что-либо, что должно косвенно или прямо навести нас на мысль, что поляки им и убиты?
10. У бригады Геббельса есть воспоминания участников беседы ряда польских офицеров с Берией и Меркуловым в 1940 году. Речь шла об организации польской армии в СССР, и поляки предложили включить в ее состав тех офицеров, что исчезли из лагерей военнопленных весной. Кто-то из двоих — Берия или Меркулов — в ответ сказал, что это невозможно, так как «с ними совершили большую ошибку». По другим данным: «совершили большую ошибку, передав большую их часть немцам». Во втором варианте ответа заложена явная ложь руководителей НКВД, а «большая ошибка» приводит к мысли о трагическом исходе. Но мы уже писали, что убило НКВД польских офицеров или посадило в трудовые лагеря — выкручиваться оно все равно было обязано. А с точки зрения формирования войска Польского заключение в трудовой лагерь тоже было «большой ошибкой», теперь оттуда нельзя было взять ни одного офицера: он бы рассказал о судьбе всех.
Автор считает, что этот эпизод следует считать Доказательством № 1 версии Геббельса условно: если другие доказательства будут достаточны, то тогда версию Геббельса подтвердит и эта. Если нет, то этот разговор тоже ничего не подтверждает, ему есть и другое толкование в пользу версии Сталина.
11.14 ноября 1941 года польский посол Кот встретился со Сталиным и задал вопрос о судьбе польских офицеров. Сталин в общем хорошо помнил предысторию, помнил фамилию польского генерала, которого он освободил, а тот сбежал в Румынию, но ответ согласно стенограмме дал типа «сам дурак»: «Мы освободили всех, даже тех людей, которые были засланы к нам генералом Сикорским взрывать мосты и убивать советских людей, мы освободили даже этих людей». (На самом деле это не генерал Сикорский, который посылал их, а его начальник штаба Соснковский.)
Мы видим, что Сталин внятно намекнул Коту, что эмигрантское правительство только что закончило войну в СССР и, безусловно, сделал это, чтобы избежать ответа на поставленный вопрос. Ответа, которого он явно не знал.
Обычно убийцы готовятся к ответам на подобные вопросы, они на них отвечают правдоподобно и сразу. Сталин мог бы сказать: они были в лагерях подо Львовом, немцы их захватили, обращайтесь к немцам. И дополнительно мог представить какие-либо бумажки, сфабрикованные в НКВД, в подтверждение этого. Но он оказался без «домашней заготовки», а это заставляет думать, что он действительно не давал команды убить поляков.
12. 3 декабря 1941 года Сикорский с Андерсом задают Сталину тот же вопрос, и опять Сталин — без домашней заготовки.
(А между тем сведения для Сталина разыскиваются, но не успевают попасть к нему на стол. Как раз 3 декабря 1941 года начальник УПВИ Сопруненко подписал баланс по военнопленным — «Справку о бывших военнопленных польской армии, содержавшихся в лагерях НКВД».
Но и в этой справке под грифом «Совершенно секретно» нет ничего, что бы помогло Сталину: польские офицеры числятся в графе «Отправлено в распоряжение УНКВД в апреле — мае 1940 (через спецотдел) — 15131 человек». Сопруненко ничего конкретного о них не знает, да и не может знать.)
Сталин снова идет на встречу с поляками, и, не зная, что ответить, он отвечает Сикорскому, что они, возможно, сбежали в Маньчжурию, а потом — что их захватили немцы. А между тем приезд Сикорского готовили — должны были подготовить какой-либо правдоподобный ответ и Сталину, тем более что Кот вопрос об офицерах упорно ставил две недели назад. Если бы Советское правительство убило поляков, то для правдоподобного лживого ответа ему бы не требовалась работа Сопруненко, никаких документов и справок. Все можно было выдумать в Москве. И то, что и более чем через две недели конкретный ответ не был дан, говорит в пользу версии Сталина.
Ведь всмотритесь в даты. Во время появления Кота у Сталина велись ожесточенные бои у Тулы и немцы перегруппировали силы, а 15 ноября они начали новое наступление на Москву. К 1 декабря была взята Ясная Поляна, на 5–6 декабря намечалось контрнаступление наших войск. Столица была эвакуирована, немцы пытались уничтожить ее с воздуха, все учреждения уезжали в Куйбышев, увозя с собой архивы. Все документы, в том числе и НКВД, были в пути или не распакованы. Сталин в эти дни не только не знал, где находятся польские офицеры, он не знал, где находится Яков Джугашвили — его сын, капитан-артиллерист. В этот момент соврать полякам — сам Бог дал. Но Сталин не врет, он ждет данных из НКВД, он делает предположения и по их нелепости (в Маньчжурии?) видно, что он, действительно, о судьбе пленных польских офицеров ничего не знает, а значит, в его представлении они были живы. О мертвых он бы знал.
Как хотите, но эти два эпизода — Доказательство № 4 версии Сталина.
13. О судьбе осужденных польских офицеров в правительство СССР не поступает сведений до 1943 года, да, видимо, в то время из-за других забот даже в верхах СССР на это ни у кого времени не было, поскольку на немецкие заявления в апреле 1943 года о том, что польских офицеров убил НКВД, первый ответ советской прессы был еще более глупый, чем все ранее сделанные, видимо, его согласовали те руководители СССР, кто вообще был не в курсе этого дела. Бригада Геббельса, по-видимому сознавая, что такой бестолковый ответ действительно является косвенным доказательством невиновности Советского Союза, о нем не говорит. Поэтому дадим слово самому Геббельсу: «Теперь, когда мы вскрыли могилы и опознали польских офицеров по их униформам, знакам отличия, паспортам, бумагам и т. д., теперь говорят, что геббельсовские лжецы забывают, что вблизи деревни Гнездовая проводились археологические раскопки (радиообзор положения, пункт 5). За каких дураков считают эти нахальные еврейские болваны европейскую интеллигенцию! Что они думают, что европейскую интеллигенцию можно в чем-то обмануть?! Они говорят об „археологических раскопках“! Посмотрите на снимки убитых польских офицеров в „Вохеншау“. Может быть, московские евреи станут после этого утверждать, что мы одели в польскую униформу 12 тысяч скелетов из времени 200 года до Христа!» (
В СССР спохватились, и теперь уже некуда было деваться — Советский Союз официально признал, что пленные офицеры и генералы работали на строительстве дорог под Смоленском. Это еще повод для издевательства Геббельса в той же директиве: «Не веришь своим глазам, когда видишь заявление ТАСС. Признания вины там вообще нет. Там говорится, что речь идет о печальной судьбе бывших польских военнопленных, которые в 1941 году находились в районах западнее Смоленска на строительных работах. Там находились бригадный генерал такой-то, командующий армией такой-то и полковник такой-то на строительных работах!» Вы видите, как ловко, даже изящно Геббельс обыгрывает положение конвенции о военнопленных, запрещающее использовать военнопленных офицеров на работах.