— Помоги мне переодеться.

Неудивительно, что я так мерзла. Моя курточка была шелковой, отороченной мехом и на подкладке, но тонкой настолько, что я никогда не надела бы ее даже при пятнадцати градусах летом или поздней весной. Из какой ткани пошили платье, я не поняла, или атлас, или такой вид бархата, но юбка была тяжелая, и я не постеснялась, наклонилась узнать почему. В подол зашили камешки… Я вздохнула и выругалась про себя. Под платьем были тонкая шелковая рубашка и корсет.

— Снимай это, — приказала я, наконец осознав, что на меня давило все это время, и задав себе новый, не самый приятный вопрос. Тело графини Дитрих оказалось к корсету привычным, но если так мерзла я, Юлия Гуревич, а я прекрасно знала за собой эту особенность, и в то же время за исключением неловкой ходьбы в длинной юбке я не испытывала неудобств, в том числе и из-за корсета, значит ли это, что Аглая Дитрих так же страдала от холода и, видимо, просто молчала? Или она была приучена к холоду и мое тело — не вполне ее тело, и где заканчивается одно и начинается другое?

— Как снимать? — ахнула женщина.

— Просто!

Речь графини Дитрих изменилась, подумала я. И манеры, и мысли. Кто-то это заметит и спишет на заговор, его раскрытие, суд, казнь и ссылку. Если я… нет, невозможно допустить, что кому-то придет в голову заподозрить, что в теле Аглаи Дитрих другой человек. Насколько я знала, во все времена с такими идеями люди могли попасть только к душеведу, и помогай Всевидящий тому, кто окажется не в моем милосердном двадцать первом веке.

Фигура у графини была девичья, юная, с тонкой талией и широкими бедрами, и, что меня приятно удивило, у нее была пышная грудь. Я прислушалась к ощущениям, по опыту клиенток отлично зная, что большая грудь — это не только эффектно, но и тяжело, но тело Аглаи Дитрих к этому весу привыкло. Если в какой-то момент тело и восприятие Юлии Гуревич начнут одерживать верх, мне придется несладко. Потом меня кольнула мысль — Аглая замужняя. Может ли быть, что она уже в положении и не знает об этом? Или знает, но никто не в курсе, кроме нее?..

Вне зависимости от сроков мне придется рожать, потому что альтернатива — бабка со спицей, и умереть от ее умений шансы выше, чем от родов. И лучше рожать подальше отсюда, где тепло, сытно и безопасно. Чем скорее я доберусь до юга, тем… что? Я загадываю так далеко, не стоит ли сначала узнать, что со мной происходит, не с Аглаей, а с Юлией, и есть ли возможность снова вернуться в свое тело, пусть покалеченное, изуродованное, но свое?

На меня надели холщовую рубаху, сверху вязаный лонгслив, помогли натянуть панталоны и гетры. Все было мне велико, лонгслив закрывал бедра, рукава пришлось подворачивать, но меня лишь радовало, что увеличивается количество слоев. Панталоны женщина затянула веревкой на талии — предусмотрительно, хмыкнула я. Одежду здесь берегли и не избавлялись, чуть похудев или поправившись. Затем на мне оказалась длинная грубая юбка, и на мое счастье, прислуга носила юбки до середины голени, так что я, хоть и мела подолом пол, все же могла передвигаться.

— Подошьешь остальное, — велела я, пока женщина надевала на меня не то кофту, не то куртку. Она кивнула. Обувь мне досталась только моя — все те же изляпанные кожаные сапожки. Нога у моей помощницы была размеров на пять больше.

Женщина протянула мне накидку с капюшоном — тоже грубую, из плохо выделанной кожи, но она не промокала, в отличие от шелков, и не продувалась, как моя курточка. Затем она проворно запихала под одеяло ворох платьев и остатки своей одежды, придала этому кулю очень правдоподобную форму лежащего человека, лишнее побросала в сундук. Нет, она определенно делала это не впервые!

— Ловко у тебя получается, — заметила я, силясь прогнать из головы очень скверные мысли.

— Не забыла я, как вас, Аглая Платоновна, от его сиятельства прятала, пока вы к господину Дитриху бегали, — самодовольно отозвалась женщина. Я мысленно застонала и закусила губу.

Все же любовь, и, видимо, любовь сильная. Так может любить только молоденькая девчонка, у которой из всех трагедий — платье не самого модного цвета в этом сезоне. И если брак Аглаи был по любви, стало быть, отец пошел ей навстречу, не настаивая на более выгодной партии, не пользуясь влиянием, чтобы навсегда отослать из столицы неугодного жениха.

— Почему отец прогоняет меня? — вырвалось у меня прежде, чем я успела прикусить язык. Что это — гормоны Аглаи? Давно не виделись, подростковые истерики, которые у многих с возрастом не проходят, становясь образом жизни. — Он же любит меня!

Последнее прозвучало театрально, но женщина поверила.

— А то не догадываетесь, ваше сиятельство? — с грустным смешком ответила она, еще раз оглядела кровать, на которой явно кто-то лежал, кивнула довольно и отошла к моей шкатулке. Оттуда она выудила несколько оставшихся там цепочек, критически осмотрела их, покачала головой и сунула в карман. Я решила, что она смирилась и взяла плату за вещи и молчание, потому что цепочки сложно опознать, в отличие от колец и браслетов. — Если чего не дать, нас к вашему мужу не пустят, — негромко пояснила она, — а денег у вас, ваше сиятельство, нет.

Она меня добила этой новостью. Без паспорта, без денег. И я еще размышляла, какие могли остаться у графини Дитрих связи — ее окружали такие же богатые бесправные курочки. А сейчас никто не пустит на порог бывшую подружку по великосветскому салону. Преступники никому не друзья.

— Нет, не догадываюсь, — покачала я головой, возвращая женщину к разговору о моем отце и моей тяжкой доле. Значит, Аглая замешана в заговоре и уцелела потому, что отец каким-то образом отвел от нее внимание следствия? И теперь ссылка — лучшее, что он может мне дать, пока кто-то не сообразил, что прошел мимо очень важной фигуры, что пора хватать титулованную дуреху, палач уже наточил топор?..

Женщина выпрямилась. Она нависала надо мной, мне это не нравилось, но у меня не было никакого выбора союзников там, где я не знаю и имени единственного человека, готового мне помогать. Возможно, не без выгоды для себя, а может, и рассчитывая на мою гибель.