— Почему она не уехала с остальными? — Марго подошла к моей кровати, и я притворилась, что сплю. Сложно выдерживать дыхание, спящий дышит иначе, и мне показалось, что Марго что-то заподозрила. — А эта, клятая, значит, очнулась?

Теодора ходила по комнатке, Марго стояла у меня над душой, и ничего мне не давалось с таким неимоверным трудом, как изображение спящей. Если она сейчас же не отойдет, то догадается, несмотря на полумрак, шаги и пыхтение Теодоры.

Она пнула ногой горшок — я услышала удар и как глиняная крынка покатилась по полу. Что Марго мешает убить меня? Страх? Но мертвая я буду уже безопасна, или полковник Дитрих ошибся, или здесь кроется что-то еще, и сомневаюсь, что со мной, как в приключенческой книге, поделятся всеми подробностями.

— Очнулась, не очнулась, — простонала-прохрипела Теодора, — кто подойдет к ней? О, Всевидящий…

Она со всхлипом села. Боли у нее не прошли, а я, даже если бы и могла взять и «проснуться», ей ничем помочь не могла. Это нормально на ее сроке? Ненормально?

— Эта дрянь специально все устроила, — взвизгнула Марго. — Специально!

— Чтобы ее избили до полусмерти? — Теодора, как мне почудилось, легла, но тут же села. — Вода. Принеси мне воды…

Ругаясь про себя неразборчиво, Марго вышла, и Теодора, к моему удивлению, перестала стонать. Полно, вспомнила я, она чувствовала себя прекрасно, пока сидела возле моей постели, и скрутило ее ровно тогда, когда я очнулась. Я не одна ломаю комедию?

— Кто это был? — спросила я в собственный рукав, но Теодора, как я и предполагала, услышала.

— Жена коменданта, — неуверенно отозвалась она. — Она не уехала с прочими бабами.

— Уверена, что жена коменданта — баба? — саркастически хмыкнула я. — Бабы — мы трое, плакало наше счастье, а она, полагаю, хоть какая-то, но дворянка.

— Тебя крутило от живота, а не от порки? — поинтересовалась Теодора. Куда пропали ее страдания, сарказм выплескивается через край. — Облегчилась и миновало?

— Не забывай стонать, — отбила я. — Вернется Марго, а как хорошо иметь ее на побегушках. Да? — И я повернулась, не забыв исказить лицо как от боли.

— Ты клятая, я на сносях, а баб тут — жена коменданта да три старухи, — ответила Теодора, пристально глядя на меня, и этот взгляд мне не нравился. — У стражи баб вообще нет, так что лучше… лежи. Авось не тронут.

Вот оно что, подумала я, не испытав ни особого страха, ни сочувствия. Это каторга, не курорт, где ты клиент и за комфорт щедро платишь. Здесь ты добыча, бесхозная вещь, красная цена которой — лишний ломоть хлеба, но как знать, как скоро я сама буду соглашаться на такие сделки.

— А ты что будешь делать? — спросила я. — Когда родишь и станешь не менее лакомой для стражи, чем Марго?

— А ты? Снова устроишь представление? — Теодора смотрела на меня не мигая, и я поняла о ней две вещи. Первая: она сама актриса каких поискать. Вторая: она не глупа. Третья: она моложе, чем, наверное, я, просто беременность протекает не очень гладко. Что заставило ее поехать сюда за пару-тройку месяцев до родов? — Как ты это сделала, Зейдлиц, ты же стала бессильная, ты не сгорела в Святом Огне!

Что-что-что? Что? Как она ко мне обратилась?..

— Кстати, как твое имя? Мое ты теперь знаешь.

Зейдлиц, она сказала — Зейдлиц. Она хваталась за меня в лодке, она приняла от меня шубу, она просила меня отойти, когда я «колдовала», но отобрала нож и не выдала меня страже, она обратилась ко мне по фамилии — мы вместе учились? Жили в одном пансионе? В институте благородных девиц воспитанницы обращались друг к другу исключительно по фамилиям, выходит, мы пусть не близко, но были знакомы?