Когда я вернулся в Англию, то отвёл Элинор на Харли стрит, где беременность подтвердилась. Такова реальность, и моё поведение должно измениться, ведь я должен стать отцом. Не знаю как, но я был готов взять ответственность. Иммиграционная служба устраивала настоящее испытание Элинор, когда той приходилось заново въезжать в страну, так как по закону иностранцам разрешалось находиться в Англии всего несколько месяцев. Многие отказывались легально нанимать её на работу без свидетельства о браке, а Элинор хотелось показать свою независимость. Всё указывала на одну бумажку. Я очень хотел ребёнка и помню, как мы были счастливы, шагая по Харли стрит.

— Ух ты, я стану отцом!

Я не мог представить себя в роли отца. Вообще–то, я не мог представить себя ни в какой другой роли, кроме той, чем я был — обычным клавишником, зарабатывающим около пятидесяти фунтов в неделю. Достаточно ли этого, чтобы быть отцом? Достаточно ли этого, чтобы жениться?

Я делегировал все хлопоты по организации свадьбы Элинор; по нашей договорённости церемония пройдет в её стране, на её родном языке. Возможно, отчасти из–за того, что какое–то неписанное правило не поощряло жениться поп–звёздам.

По правде говоря, я сомневался в том, что буду верен.

Слоняясь по Сохо, я заскочил в любимый магазин грампластинок. Владелец, заметив меня, предложил пластинку «Switched on Bach» Уолтера Карлоса. Направляясь в мою сторону, он хотел мне продемонстрировать один трек и, конкретно, странный инструмент, записанный на нем. Он знал, что The Nice записали Третий Бранденбургский концерт Баха в соль мажор. Запись Карлоса была как–то странно аранжирована. На обложке был изображен человек в одеянии восемнадцатого века и парике. На заднем плане красовалось нечто, похожее на первую телефонную станцию, покрытую лапшой проводов поверх кнопок и тумблеров. Моя любознательность только подогрелась. Некоторые вещи звучали просто комично, будто стадо слонов пердит контрапунктом под аккомпанемент поду́шки–перду́шки. Мне стало интересно, каким образом достигается подобный эффект — явно не за счёт воздуха, проходящего через узкое отверстие. Я встретился с Тони Стрэттон–Смитом, чтобы обсудить возможность получить такой инструмент. В течение недели поиски Тони увенчались успехом.

В Лондоне проживал музыкант с синтезатором Moog. Его звали Майк Викерс. Он играл в группе Манфреда Мэнна (совсем не тот состав, с которым я гастролировал в начале шестидесятых). Переговорив по телефону, я поехал воочию увидеть монструозный аппарат. Майк не успел установить Муг среди остальных клавишных, поэтому он стоял в коридоре квартиры, как щенок, не обученный справлять надобности в специальном месте. Итак, включили — выглядит интригующе: синий, красный и желтый индикаторы весело помигивают. Игра подтвердила его непредсказуемое поведение, действительно — маленький щенок. Одновременно можно взять только одну ноту, что сильно смущало. Монофоничность инструмента опять–таки походила на щенка, способного усвоить только одну порцию информации за раз. Но какие необычные звуки Муг издавал, они с лихвой компенсировали всю своеобразность и несовершенство конструкции. Я убедил Майка одолжить инструмент для предстоящего концерта в королевском Фестиваль–холле. Просьба поставила Майка в неловкое положение.

— Я не могу гарантировать, как он поведёт себя на сцене… мне лучше присутствовать там, чтобы правильно настроить и запрограммировать.

Так и случилось.

Мне специально сшили серебряный «космический» костюм из люрекса, чтобы показать определенный театральный реализм, как будто само присутствие синтезатора было недостаточно. Его новейшая технология, интерфейс, напоминающий кабину пилота, требовали постоянного присутствия Майка Викерса. Он прятался позади, выпрыгивая время от времени как попрыгунчик, чтобы переключить коммутационные шнуры. Парня из Record Mirror это ничуть не смутило: «Концерт The Nice в Фестиваль–холле без тени сомнения доказал, что они самая музыкально изобретательная группа в Англии. В одно время критики говорили о «классическом» влиянии в музыки и игре лидера группы Кита Эмерсона. Что происходит сейчас, можно назвать полной ассимиляцией всех существующих музыкальных моделей в сочетании с современными ритмическими решениями современной поп–музыки… теперь он переключился на синтезатор Муг. Звуки, которые тот способен издавать, практически не имеют границ, Кит буквально заставил его говорить».

Репетиции с Лондонским филармоническим оркестром ничем не отличались от последней конфронтации 1968 года. Они так же вели себя сдержанно, были невосприимчивыми, настороженными, как и в первый раз. В частности, по их мнению, ноты, которые они должны играть, представляли собой детский бред рок–звезды–выскочки.

Джозеф Эгер руководил репетициями с беспощадной решительностью: орекстранты не должны забирать ничего с собой, ни единой бумажки. Он очень хотел, чтобы моя работа звучала как ей подобает. Когда Джозеф настоял, чтобы «Голубой Дунай» был сыгран не совсем обычно, оркестр отреагировал так, будто Горовиц попросил их сыграть “Chopsticks”[39]. Это вызвало большой конфликт между ним и одним членом оркестра.

Джозеф энергично взмахнул палочкой, призывая всех к порядку.

После отсчета музыканты снова заиграли вальс Штраусса не так, как хотел Джозеф. Это было не просто… Да–да–да–да дааа, да–да, да–да… с добавлением акселерандо и легато, должно звучать примерно как… Дааах–яааа–да–да–ДАХ!.. ДАХ, ЯХ… ДАХ, ЯХ!

Сегмент, включающий «Атомсферы» Лигети, идеально позволял показать Муг во всей красе, поскольку для неё не требовалось особых настроек. Белые шумы ходят вихрем то влево, то вправо, осцилляторы скачут от эффекта портаменто, аудитория в шоке и никак не может поверить, что безумные звуки производит хитроумный ящик, возвышающийся за органом. Будто весь образ мира сошел с ума, особенно после того, как я подал специальный сигнал оркестру и тот сорвался с цепи, музыканты бросали ноты в воздух, вставали на стулья, играли на чужих инструментах… пока Джозеф взмахом палочки не вернул их на места. Должен признаться, что я получил некоторое удовлетворение, заставив один из самых престижных британских оркестров вести себя как придурков, если учитывать, что их отношение ко мне не изменилось, равно как и их гонорары. Оркестр нам обошелся в шесть тысяч фунтов! По такой цене мы действительно заслуживали развлечения.

Несколько влиятельных музыкантов присутствовало в тот вечер на концерте, среди них Джон Дэнкворт с женой Клео Лэйн. Мой отец тоже был там, а мама отправилась в Данию с будущей женой готовиться к свадьбе.

Папа посчитал своим долгом быть рядом, когда мы сели на самолёт следующим утром. Времени на полноценное восстановление у меня не было. Да и вряд ли найдется время, чтобы полностью осознать всю значимость свадьбы, до самого момента, из–за… возможно из–за любви и преданности к музыке.

— Я не уверен, что поступаю правильно.

Скандинавские авиалинии проигнорировали мой резерв, хотя у меня было забронировано два места. Отец пытался подобрать слова, чтобы утешить.