Звонок телефона у изголовья кровати нарушил мрачное молчанье затемнённой комнаты и вывел пациента из мрачной задумчивости. После ночей, проведенных в панике, жалости к себе, струях холодного пота и беззвучных слёз, внезапное вторжение добило и без того истерзанные тело и дух.

Слова доктора Бассета в течение многих дней и ночей нависали как голодный стервятник, наблюдающий за своей жертвой.

— Вне всякого сомнения, Вы должны это понять, и анализы проводимости нерва это показали — у вас обнаружилась большая разница в функциональности левой и правой руки.

Я не хотел в это верить, но продолжал слушать. Потеряв 25 % слуха в правом ухе вследствие тяжелого рок–н–ролльного образа жизни, невероятно, что я мог до сих пор слушать.

— Я просто хочу играть, — всё, что я мог ответить.

Анализ проводимости нерва — процедура болезненная: иглы втыкают в руку и проводят по ней разряд тока. Столько страданий и без операции, на которую, возможно, придется согласиться. Мой друг и техник Уилл Александер, сопровождавший меня на эти мучительные процедуры, рассмеялся моему выпаду на усмешку медсестры в регистратуре:

— Так это Вы прославленный клавишник?

— Ага! Надеюсь так и будет, когда выпишусь отсюда. Но если вы облажаетесь, тогда тоже прославитесь!

В голосе доктора не было и тени сомнения. Не сомневался и я в своём жалком существовании без возможности играть.

— У Вашей правой руки очень большая проблема, и, поверьте мне, мы бы не стали прибегать к операции без всякой необходимости. Ко мне приходили студенты из Джульярда с жалобами на трудности в игре, рассчитывая на мою помощь. Но их проблема была в их головах, так что пришлось им отказать. Я не хочу сказать, что риск минимален, но если Вы ничего не сделаете, вам станет только хуже. Если вы согласитесь на операцию, по крайней мере, у вас будет какой–то шанс. Функциональность локтевого нерва правой руки сильно ограничена. Возможно, блокирован и лучевой нерв. Мы сможем выяснить это только во время операции.

Что ж, хорошая новость от доктора Бассета. Неужели годы молотьбы по клавишам сделали своё дело?

Я был разрушен — не только финансово, но и физически и морально. После 23 лет брака у меня осталась викторианская настольная лампа, диван и вращающийся стульчик. Мой любимый 9–футовый концертный Стейнвей превращается в трухлявые опилки где–то в портовых складах. Мотоциклы ржавеют и уже практически «убиты», а теперь надо мной нависла угроза того, что я никогда больше не смогу играть.

Телефон зазвонил снова.

— Да, хорошо! Спущусь через 10 минут, — ответил я Карлу Палмеру резко.

Он не заслуживал такой резкости, учитывая, чего ему стоило довезти меня до больницы Сидарс Синай, упуская шанс позавтракать «У Норма» всего лишь за 3 бакса.

— Я бы на твоём месте приклеил к груди бумажку с надписью: «Не забудьте, это правая рука, и в пятницу я играю в водное поло», — пошутил Карл.

Мне было совсем не до шуток, хотя мне нравится его своеобразное чувство юмора. Но я очень ценил его поддержку, больше чем когда–либо.

Мне уже предложили положить все свои драгоценности в сейф отеля перед тем, как лечь в больницу. Очевидно, лос–анджелеские воришки любят выбирать себе в жертву людей, накачанных транквилизаторами или обезболивающими. Поэтому я сдал свой Ролекс и брильянтовую сережку на хранение. После этого мы поехали — шутник и его пассажир, вцепившийся в свою правую руку и до сих пор сомневающийся, сделал ли он правильный выбор, отдавая себя во власть регенеративной технологии.