Снегопад усилился, началась пурга. Свирепый ветер закручивал снег в гигантские завывающие воронки. Дорога стала неровной и скользкой, пропала прежняя устойчивость. Однако в эти минуты Майкла меньше всего тревожила возможность упасть. Он сосредоточился на том, чтобы не попасть под машину и ни во что не врезаться, поспевая при этом уходить от погони. Он подумал о Женевьеве, о том, что она погибла под снежной лавиной; вспомнил о ее просьбе, о картине, которую нес за спиной, и еще прибавил ходу. Он обязан исполнить ее последнее желание.
Впереди вырисовывался силуэт моста. В четверть мили длиной, он соединял берега Роны. Сейчас темную воду испещряли многочисленные заплаты льдин. Именно мост был местом назначения, но здесь же все приключение имело шансы обрести печальный конец. Попасть на мост было все равно что влезть в бутылочное горлышко, где, начни свистеть пули, ему некуда будет деться. Там, где он находился сейчас, сколько угодно улиц и переулков и можно хотя бы на время укрыться, пересидеть опасность. Еще можно спуститься в один из туннелей, тогда есть шанс оторваться от преследователей окончательно. Почти любое место обещает больше шансов на спасение, чем мост.
И тут появились они: шесть полицейских машин с включенными мигалками затормозили у противоположной стороны моста так резко, что их занесло. Из машин, с оружием на изготовку, повыскакивали полицейские.
Майкл посмотрел направо и налево, еще раз мысленно отметил боковые улочки, которые могли бы стать его спасением. В голове эхом прозвучали скорбные слова Симона: «Nascentes morimur. Рождаясь, мы умираем». А потом…
Он вырвался на покрытый снегом мост, как скаковая лошадь, выпущенная на беговую дорожку. Трое преследователей сзади, шесть машин с полицейскими в четверти мили впереди. При таком раскладе ему некуда было деваться. Но он бежал, словно бы даже набрал скорость и постепенно стал отдаляться от погони. Мост в эти часы был пустынен, что практически исключало возможность появления случайных жертв. Так что применение оружия на поражение стало опасностью отнюдь не теоретической. И снег повалил гуще, подстегиваемый ледяными ветрами над открытой водой. Еще чуть-чуть — и метель на мосту разбушуется в полную силу. Вода в реке достигла грани замерзания, но благодаря недавнему краткому потеплению течение все-таки не остановилось и несло малые и большие куски льда, хотя температура все равно не превышала убийственные для живых организмов 0,5 градуса.
Мост озарялся красными и синими вспышками. Майкл добежал до середины. Его следы тут же замела метель. Трое преследователей позади замедлили свой бег, полицейские впереди заняли боевые позиции под прикрытием машин. С оружием наготове: каждый револьвер, каждая винтовка наведены на Майкла. И все же он, к вящему изумлению поджидающих в засаде, не остановился, а продолжал бежать. Видя перед собой все это оружие, он удвоил усилия и теперь несся еще быстрее.
А потом, без предупреждения, без малейшего колебания и следуя совершенно непонятной логике, Майкл метнулся влево и, перемахнув через перила, исчез в ледяных водах Роны. В одно мгновение он был — в другое его уже нет. Опешившие полицейские повскакали со своих мест за машинами. Оружие выпадало у них из рук, пока они, с отвисшими челюстями и выпученными глазами, смотрели на место, где только что находился человек, у них на глазах совершивший самоубийственный прыжок. Прошло несколько секунд, прежде чем они пришли в себя и ринулись на мост. Снег слепил им глаза, и они щурились, словно зрение их обманывало.
В тот же самый момент к месту событий подоспели трое его преследователей. Скользя и чуть не падая, они остановились там, где он только что был. Перегнувшись через перила, принялись вглядываться в шумную воду, но не видели ничего, кроме льдин и ледяных обломков, бьющихся об опоры моста. Под мостом не было ни единого клочка суши, так что укрыться было негде. Но охранники желали проверить все. Хайнц перелез через ограждение и заглянул в пространство, отделявшее поверхность моста как такового от приподнятой над ней проезжей части. Там никаких признаков Майкла тоже не обнаружилось. Время, казалось, остановилось. Полицейские, все разом, качали головами и тихо переговаривались, пораженные событием, свидетелями которого только что стали.
Через минуту, не издав ни крика, ни другого громкого звука, один из них стал показывать на воду. В некотором отдалении от моста, вниз по течению, подбрасываемое то вверх, то вниз бурливой водой, плыло тело человека в черном. Полицейские по радио вызвали спасателей. Больше ни словом не нарушая молчания, охранники опять стали осматриваться; один из них не спускал глаз с тела, двое других продолжали вглядываться в водную поверхность.
Момент входа в воду был похож на прыжок в цистерну с лавой. Кожу лица и рук пронзило болью — так подействовало прикосновение ледяной воды. Под темным комбинезоном тело было милосердно защищено сухим костюмом, тем самым, который согревал его, не давая замерзнуть, тем, благодаря которому он и сейчас жив. Майкл сразу поплыл, гребя против течения. Другим концом веревки, закрепленной на поясе, он пристегнулся к большому мешку из металлической сетки, закрепленному, в свою очередь, на свае; теперь мешок служил якорем самому Майклу. Просунув руку, он извлек из мешка кислородный баллон. Прильнув к нему, наполнил с трудом вздымающиеся легкие драгоценным воздухом. Поток был так силен, что пузыри от выдоха сразу же отнесло вниз по течению, и там, в каше из воды и ледяных осколков, их невозможно было заметить. Майкл натянул капюшон с кислородной маской. Выдохнул через нос в маску, чтобы очистить ее от воды, и, глядя сквозь темную мутную воду, осмотрелся. Борясь с мощным течением, он закрепил баллон на спине, а жилет — компенсатор плавучести отрегулировал так, чтобы тот плотно облегал тело.
Завершив эти манипуляции, Майкл бросил взгляд на наручные часы: на все ушла минута. Одним движением распустив веревку мешка, он наблюдал, как из сетки выплывает манекен в черном костюме, как фигуру затягивает в поток и уносит вниз по течению. По его расчетам, должно пройти не меньше пятнадцати минут, прежде чем подоспеет лодка спасателей и полицейские, выудив из ледяной воды подсадную утку, поймут, что их обвели вокруг пальца.
Майкл подготовил свое снаряжение накануне, под покровом ночи и воды. Тогда он был в костюме другого класса, более плотном, и прибыл на место сверху по течению, на подводном скутере. Существовала опасность, что контейнер из металлической сетки, дожидаясь целые сутки своего часа, оторвется от сваи, на которой был закреплен, — но удача сопутствовала Майклу, и этого не случилось. Теперь, взявшись за рукоятки скутера, Майкл бросил взгляд на вмонтированный в одну из них компас и задал направление вверх по течению. Потом пинком завел мотор и крепче уцепился за рукоятки — малютка скутер рванул против течения, почти сразу развив скорость в пять узлов.
Майкл поднялся на поверхность в миле от точки старта, в месте, обозначенном тремя отяжелевшими от снега и медленно дрейфующими сучьями. Окинув взглядом лес, он вышел из воды, откопал из-под снега сумку защитной окраски, обсушился и переоделся в парку и джинсы. Затем, предоставив потоку относить прочь свое использованное и более не нужное снаряжение, подхватил сумку и направился через лес к автостоянке.
Открыв багажник «пежо» восемьдесят третьего года выпуска, он вытащил пятигаллонный бак и поставил его на землю. Потом надел пару плотных резиновых перчаток и отверткой, используя ее в качестве рычага, открыл крышку бака. Оторвавшись от своего занятия, он посмотрел вдаль: на мосту царила суета, полицейские, сбившись в кучу, наблюдали, как спасательная лодка, подскакивая на испещренной осколками льда упругой водной поверхности, мчится к покачивающемуся на воде телу. Майкл не смог сдержать улыбку при мысли о потрясении, которое копам предстоит испытать совсем скоро, когда они выловят «его» из воды.
Но отвлекаться было нельзя. Отвинтив крышку цилиндрического футляра, он извлек картину и карту и установил их вертикально на переднем сиденье машины. Он знал, что именно должен сделать, но это все равно причиняло боль. Перед ним было творение человека, проявление его души и сердца. Шедевр, считавшийся навсегда утраченным, и вот теперь…
Он стал рассматривать карту, истинный предмет своих поисков, и размышлять о тайной цели, руководившей ее создателем. Художник тщательнейшим образом выписал даже самые мелкие детали этой схемы подземного мира, скрытого под храмом-крепостью. Мира, известного одной лишь Женевьеве, с тайной внутри, которая ее сына приводила в восторг, а ее саму — в ужас. Майклу было все равно, куда можно прийти, руководствуясь этой картой, и какие тайны или клады обнаружатся в конце путешествия. Он думал лишь о том, что карта стоила его подруге жизни.
Не предаваясь больше размышлениям, он достал нож и изрезал карту и картину Говьера на узкие полоски. По очереди опустил полоски в бак и некоторое время наблюдал, как они растворяются в концентрированной кислоте. Ни одна живая душа их больше не увидит. На этот раз секрет монаха — шедевр Говьера, тайна давно забытых времен — и в самом деле навсегда стерт из книги жизни.
Глава 2
Каждое утро Поль Буш вставал в 6.30 утра, независимо от того, в котором часу лег спать накануне. Даже если его голова касалась подушки в 6.15, в 6.32 он все равно уже или бежал трусцой по пляжу, или выжимал гири в спортивном зале. В итоге теперь при своем высоком — шесть футов четыре дюйма — росте он мог похвастаться еще и вновь заигравшими под кожей мускулами. После душа в 7.30, одетый и готовый исполнять родительские обязанности в 7.50, он завтракал со своей женой Дженни и шестилетними детьми, рожденными с разницей в одиннадцать месяцев, — сыном Робби и дочерью Крисси. В 8.15 сажал детей на школьный автобус, после чего делал небольшую паузу — насладиться красотой пейзажа, вдохнуть морской воздух, прочувствовать момент и еще раз оценить жизнь, которая его радовала. С того дня, как он перестал работать, прошло всего три месяца, но вольная жизнь его полностью устраивала.
Затем Поль садился за руль своего «корвета», опускал верх и давал газ, и ветер трепал его светлые волосы. У кондитерской Шриффера он останавливался выпить чашку кофе, прочесть свежую газету и перекинуться парой слов с кем-нибудь из завсегдатаев заведения. А по четвергам и воскресеньям, не пропуская ни одного из этих дней, покупал один лотерейный билет. Это стало для него своеобразным наркотиком, словно, приобретая билет, он обновлял в своей душе радостную идею о скором обогащении. Сунув билет в карман, он выходил из кондитерской, преисполненный уверенности, что уж на этот раз точно выиграет. В этом радостном настроении он проводил дни и ночи, часто улыбался и говорил голосом с теплыми обертонами. Эйфория длилась несколько дней, до момента тиража, когда с высот оптимизма Поль падал в бездну уныния. Опять он не вышел в победители! Но наступало следующее утро, а с ним — возможность приобретения очередного билета, и уныние смывалось приливом новой надежды, источник которой он носил в кармане — до следующего тиража, который, как он не сомневался, принесет ему победу.