— Я уже знаю, как вас зовут. Только что разговаривал с заведующей отделом. Это она подсказала мне, где вас найти. Я к вам вот по какому вопросу. Татьяна Владимировна, раз именно вы будете редактировать мой роман, у меня к вам большая просьба: не исправляйте в тексте ничего, кроме ошибок.
— Что вы имеете в виду? — поднимаю я бровь.
— Я слышал, многие редакторы страдают профессиональным заболеванием, которое я бы назвал «зуд карандаша». Они беспощадно кромсают и извращают авторский текст. Вы не из таких? Знаете, я очень серьёзно и добросовестно подходил к каждой строке, к каждому слову. Не хотелось бы, чтобы мой труд претерпел большие изменения под вашим пером, — он подкупающе улыбается, достаёт из-за спины и кладёт на мой стол огромных размеров шоколадку.
— Что это? Взяток я не беру.
— Это не взятка, а знак внимания очаровательной женщине, — с шутливым поклоном отвечает мне Кожин.
Подозреваю же, что это голая лесть, а всё равно таю.
— Михаил Борисович, сразу видно, что вы автор начинающий. Я могу вас успокоить. У меня нет ни времени, ни желания переписывать заново ваши произведения. Я просто исправляю ошибки: грамматика, иногда стилистика. Вы, кажется, пишете детективы? Не переживайте, я не поменяю преступника и жертву местами, — улыбаюсь я, про себя заметив, что одолевавшее с утра раздражение куда-то улетучилось, и получаю в ответ ещё одну обаятельную улыбку «начинающего автора».
— А сейчас извините меня, но мне надо работать, — говорю я, давая понять, что аудиенция окончена, и добавляю, уже склоняясь к папке на столе, — над вашим романом, между прочим. До свидания, Михаил Борисович.
— До свидания, Татьяна Владимировна, — большой человек неловко разворачивается в моём крошечном кабинетике, задевает плечом полку, на которой стоят словари и моя любимая кружка, с которой я всегда бегаю к девчонкам в соседний отдел погонять чаи.
Пара книг и кружка летят на пол.
Словари отделываются испугом, зато кружка — в осколки.
Кожин виновато начинает извиняться, я останавливаю поток извинений взмахом руки — ну не убивать же мне его за разбитую посуду! — и выпроваживаю писателя из кабинета.
Собирая осколки, я бормочу себе под нос в качестве успокоительного средства: «Посуда бьётся к счастью — верная примета». Остаток рабочего дня проходит в труде и в тщетном ожидании обещанного счастья.
Глава 8
Ровно в шесть часов я робко нажимаю кнопку звонка у обшарпанной, обитой коричневым дерматином двери квартиры в типовой «хрущобке». Да, в общем, я и не ожидала, что меня примут в шикарном офисе.
Хорошо хоть, что всего второй этаж, потому что лифта в этом доме отродясь не было, а после рабочего дня топать пешком куда-нибудь чуть не на чердак — сомнительное удовольствие.
Дверь распахивается, но — вот уж чего я точно не ожидала — за дверью никого нет. Точнее, никого нет на уровне моих глаз, потому что через долю секунды откуда-то снизу раздаётся:
— Здравствуйте, проходите.
Я вздрагиваю и ошеломлённо опускаю взгляд: передо мной в инвалидной коляске, с пледом на коленях, сидит красивая женщина лет тридцати. Точнее, это женщина когда-то была красива, но теперь несколько неровных, грубых шрамов безобразят её лицо, искривляя точёные черты.
— Здравствуйте, — выдавливаю я из себя, всеми силами пытаясь скрыть своё замешательство, но, боюсь, мне это плохо удаётся.