— Че как, парни? — неожиданно Тонна еще и окликнул нас.

— Чего это он? — удивился Дюс.

— Не знаю, — я пожал плечами. — Пойдем поздороваемся.

— Никто не обижает? — грузный парень, сплюнув шелуху, первым протянул руку.

— Справляемся, Тонна, спасибо, — ответил я.

— Мелкому не нужна работа? — «старшак» взглядом указал на Серегу. — А то «скорлупа» нынче туповатая… И куда родители смотрят?

Он вздохнул в притворной печали, а я посмотрел на мелких, с пыхтением натирающих «бэху». Один из них, босоногий и грязный, похожий на цыганенка, схватил тяжеленное ведро, вылил мутную воду и побежал к ближайшей колонке — набирать чистую.

— Че вы там возитесь? — из «бэхи» выглянул бритоголовый парень, исполосованный шрамами. — Долго уже, запарили, блин!

— Дядь, дядь, мы тебе получше помоем! — запищал второй мальчишка в потрескавшихся очках. — Ща Димка свежей воды принесет!

— Бегом давай! — водитель немецкого седана повысил голос.

— Обождите, парни, — нахмурился Тонна и направился к «бэхе». — Слышь, уважаемый, мелочь не трогай. По силе себе найди, понял, нет?

Пошел длинный разговор о косяках и предъявах. Шрам, как я прозвал про себя владельца «бэхи», пытался построить и нашего знакомого, и мне даже стало интересно, чем дело кончится. В общем-то, довольно предсказуемо — на шум подошли еще двое, которых мы знали постольку-поскольку, и бритый со шрамами заговорил уже более спокойно. Краем уха я услышал что-то про Корейца — знакомая кличка… Водитель, похоже, тоже был в курсе, поэтому тон сменил еще резче.

— Вадик, а я потом тоже таким стану? — Серега подергал меня за рубашку.

— Каким? — я повернулся к брату.

— Таким же крутым!

В памяти всплыл эпизод прошлой жизни, в этой реальности еще не случившийся. Две тысячи четвертый год, вроде бы благополучный по сравнению с девяностыми. Как их там потом назовут? Тучные нулевые… Серегу тогда привезли на простенькой иномарке, вынесли на плечах двое быков, позвонили в дверь. Я тогда как раз был в гостях у родителей. Брата, худого и изможденного, бросили в объятья отца и сказали, что внизу ждут на разговор. Вежливо так сказали, но безапелляционно. Папа спустился, его не было долго, тянулись мучительные минуты. А потом вернулся — посеревший, молчаливый. Достал из антресоли все накопленные к тому моменту деньги. Пять тысяч долларов. После дефолта девяносто восьмого родители стали более продвинутыми в финансовом плане.

— Общак… — в памяти всплывали услышанные тогда слова. — Деньги… Надо отдать, если не хотим…

Выяснилось потом, что Серега, уехав сначала в Тверь, а потом в Подмосковье, не устроился на работу. Врал, а на самом деле вступил в одну из ОПГ — простым пехотинцем. Возил какого-то бригадира, потом начал ухлестывать за девчонкой, поехал на чужом «Патроле», разбил его. Еще и деньги взял воровские. Подружку впечатлить захотел…

А я… Как я тогда кривился, орал на него, говорил, что сам виноват. Поругался тогда с родителями. Серега в итоге вновь принялся за старое, отсидел, и больше мы с ним не общались. До самой моей смерти там, в прошлой жизни.

— Нет, Серега, — я посмотрел на брата, потом присел, чтобы быть с ним на одном уровне, и обнял. — Ты никогда не станешь одним из них. Потому что это вовсе не круто.