— Так и будет. Уайт не хотел бы, чтобы мы расстраивались из-за дома.

— Нет, он наверняка думал бы, что мы глупые, раз плачем над этими стенами, — говорю я со смешком. Если бы это зависело от Уайта, люди жили бы в палатках и мылись дождевой водой

— Да, и он бы уже месяца два назад отключил бы электричество, поскольку ты ешь только доставку, — добавляет она.

Мы качаем головами, новые слезы застилают глаза, а смех утихает, и тишина окружает нас.

— Ты уверена, что не хочешь остаться с нами? — спрашивает она меня, пока мы ходим из комнаты в комнату, убеждаясь, что ничего не оставили. Риелтор начнет показывать дом начиная с завтра, и он должен быть в идеальном состоянии для потенциальных покупателей.

— Нет. Виктор очень обидится, если я отвергну его предложение. Он вероятно начнет вспоминать, что я не захотела идти с ним в один колледж, что не люблю одну и ту же с ним футбольную команду, а еще, что я ни разу не стирала его белье в тот год в старшей школе. Думаю, именно поэтому, он так и хочет, чтобы я переехала к нему.

Фелисия, смеясь, пожимает плечами.

— Ну тогда, передавай ему от меня привет и приглашение на ужин в воскресенье. Мы будем рады увидеть его

— Конечно, — говорю я, замечая его обувь на полу.

— Ты хочешь, чтобы они остались у меня, или заберешь себе?

— Я.....— делаю паузу, чтобы глотнуть воздуха, которого мне так не хватает.

— Ты их возьмешь?

— Не думаю, что смогу оставить их себе, смотреть на них каждый день в новом доме. Я оставила себе все футболки Уайта, а его обувь точно не подойдет мне, она на пять размеров больше моей, но эта была его любимая пара.

Была. Это была его любимая пара. Мой психотерапевт советует говорить о нем в прошедшем времени. Часто, когда я это делаю, меня передергивает. Какое-то время, я просто жила иллюзией, что он просто в длительной командировке. Уайт любил путешествовать в одиночку, поскольку культуры многих стран вдохновляли его на написание картин. Через месяц я поняла и приняла, что он не вернется. Через три, по настоянию своего терапевта, я начала упаковывать его вещи в коробки, чтобы они не служили слишком ярким воспоминанием о нем.

Упаковать коробки не слишком помогло. Дом был одним большим воспоминанием, а художественную студию невозможно упаковать. Я должна была научиться жить с этим... без него. Через шесть месяцев я стала способна входить и выходить из обоих мест, при этом не испытывая жгучую боль в сердце. И теперь, спустя год, думаю, готова двигаться дальше. Чему меня научила внезапная смерть Уайта, так это тому, что жизнь коротка, и надо жить на полную катушку. Я понимаю это, но это так сложно.

— Дорогая, все что он оставил твое, ты знаешь это, — говорит Фелисия. Я не осознаю даже, что плачу, пока не чувствую соленный вкус слез на своих губах. Я пытаюсь поблагодарить ее, но слова застревают в горле под комком, который прочно там поселился.

Я последний раз оглядываюсь вокруг, обнимаю Фелисию, обещая увидеться в воскресенье. Иду к машине, оглядываюсь через плечо, мое сердце болезненно сжимается в последний раз, прежде чем я уезжаю. Уезжаю от воспоминаний… комфорта… прошлого... все это становится размытой картинкой в зеркале заднего вида, пока я еду к дому брата. В уме я составляю список дел, которые я должна сделать. Мои мысли прерывает телефонный звонок.

— Привет, как все прошло? — спрашивает Миа.

— Все прошло хорошо. Немного печально, но не ужасно.

— Извини, что не смогла быть там с тобой. Фелисия приходила, чтобы забрать некоторые из его вещей? Как она?