Тот не слышит вопрос. Продолжая смеяться, он показывает Эвглене на обгрызенные руки музыканта:
— Вот об этом я тебе и толковал, дурища-бабища!
— Я бы попросила…
— Тихо, тихо, я бы тоже попросил. Оставь нас, пожалуйста, с твоим мужем наедине. Поговорим, так сказать, тет-а-тет. Как мужчина с мужчиной.
Я уже справил нужду, уже подтерся, уже вернул штаны на место. Самое время возвращаться. Торжественно сползаю с трона…
И вдруг Виктор Антоныч портит воздух. Получается у него так громко и так неожиданно, что мы все застываем, застигнутые врасплох. Немая сцена.
Он радуется, как дитя:
— А здорово я пернул, да? Здорово пернул? — оглядывает всех искрящимися глазами. — Эвочка, ну ты скажи, тебе понравилось?
— В вас все прекрасно, вы же знаете.
— Прямо как Чехову Антону Палычу, царствие ему небесное… Ну и выброс! Господин Саврасов, вы, как художник, не можете этого не оценить!
Теперь он смотрит на меня. Ждет. Взгляд его из-под жутких нависающих бровей неподвижен и гнетущ. Маленькие глаза — как пуговицы. Ох, что за мутный человек… Надо бы ответить, так ведь вляпаешься сдуру…
— Это была музыка… — отчетливо произносит студент Гнесинки. — Трубы Судного Дня…
Неживой подходит к его койке.
— Какие трубы, любезнейший?
— Ваш духовой инструмент достоин этого места… чистое «фа», которое вы произвели… как и ваша нагота… что естественно — то не всегда прекрасно, но всегда понятно… вот почему нагота сатира естественна в своем уродстве…
Ну, Долби-Дэн! Ну, дал! Мало того, что отвлек внимание от моей персоны, так еще и врезал — наотмашь. Гость поиграл скулами.
— Сатир, говоришь? Ты пока еще не в Аду, малыш.
— Там мы тоже встретимся.
— Непременно. Я тебя сам найду… — Неживой разворачивается к Эвглене. — Насчет заказов, кстати, вопрос решен. Сегодня вечером к тебе приедут… за игрушками. И завтра. И так дальше — каждый день. Что конкретно нужно и к какому времени, я не помню, тебе сообщат… — Он многозначительно посмотрел на музыканта. — Я не вмешиваюсь в твою работу, Эвочка, но у тебя есть прекрасные образцы, с которых можно начинать. Сознание — отдельно, тело — отдельно. Идеальная чистота.
Я залезаю на свою кровать, жалея, что не могу стать невидимым. Гость тут же вспоминает обо мне: