…Саврасов смотрел с усмешкой — то на нее, то на Виктора Антоновича. Допер? Сообразил, на что Неживой намекает?
Она взбунтовалась:
— Отлично! Верю! Но с какой стати, блин, здесь сидит — этот? Если все так важно, зачем он нас слушает? Противно же — при нем!
— Пусть сидит. Мне нужен свидетель.
— Свидетель? Чего?!
— Того, что ты согласилась добровольно убить плод.
— Во-первых, не согласилась. Во-вторых, что, и это важно?!
— Согласие, детка, основа нашей работы. Добровольность — как известь в бетоне, без нее все рассыпается.
— Да я не про добровольность! Я про этого! — она ткнула пальцем в сторону Саврасова. — Свидетель-то зачем?
— У твоего уважаемого отчима тоже есть настоящий хозяин, хоть он об этом и не подозревает.
— Вы сумасшедший? — прямо спросил Саврасов.
Неживой неспешно подошел к нему, развернул коляску — и… дал калеке пощечину. Тот успел среагировать с запозданием: руку не перехватил, лишь отдернулся. Ладонь прошла не по щеке, а скорее по рту.
Винч вскочил и зарычал. Неживой вернулся к Елене:
— Полегчало?.. Этот пидарас опять какие-то козни строит, теперь уже против меня. Я это чувствую так же ясно, как скопление газов в моей прямой кишке. Не забывай, он появился здесь не случайно. Разве ты не видишь,
— О каких «возможностях» вы говорили, Виктор Антонович? — спросила Елена, демонстративно сменив тему. — О какой-такой особой судьбе?
— Тебе уготована власть, которую ты себе даже представить не может. Мне тяжело это признавать, но меня, к примеру, ты превзойдешь по всем параметрам, явным и скрытым. А я, не хвастаясь, многое могу… Взросление начнется лет с восемнадцати-двадцати. Пока тебе придется побыть обычным человеком. Вернее, просто человеком… Ну что, едем завтра в больницу?
— У меня будет дочь. А вы — идите, пожалуйста, на фиг. Будьте так любезны.
Елена вновь села за стол, подвинула к себе блюдо с нарезанными помидорами и принялась их есть, макая ломтики в открытую солонку.
Неживой повернулся к Саврасову и произнес яростно:
— Торжествуешь?