Найшуль, пытающийся подверстать в очередную утопию либерализм и патриотизм, говорит о том, что открытая экономика просто испытывает человека: может ли он продать родину? На деле это было вовсе не испытание, но наделение правом продавать родину лиц, полностью лишенных нравственных самоограничений. Фигуры Козырева, Шеварднадзе вполне дополняют в этом отношении список соратников Найшуля. Родиной разрешено было торговать тем, кто готов был на такую торговлю. Как и на грабеж богатств родины. Большинство населения либо отшатнулось от такой возможности, либо сильно замешкалось.
Логика празднодумцев была достаточно проста: если довести децентрализацию до абсурда, если разрушить страну, возникает вопрос о собственности. Тогда автоматически речь должна идти о тотальной приватизации, а под шумок о создании класса собственников — о захвате этой собственности номенклатурными кланами и прибившимися к ним идеологами хаоса.
Приватизация в той форме, в которой она прошла в России (то есть, имитировалась, как признается Найшуль), была придумана в его кругу еще в 1981 году. Конечно, никто и не собирался проводить равноправное наделение людей собственностью — русские и так считали, что владеют государством и его экономическим потенциалом, а празднодумцы и изменническая политическая элиты — что собственности достойны только они сами, но не русский народ. Заговорщики рассчитывали на миг удачи, который потом можно будет закрепить пафосными мерами по усилению государства, встающего на защиту новых собственников, составивших капиталы на ворованном.
Русские в своей массе понимали, что общенародным достоянием плохо управляют, но знали, что они владеют им. Ваучерная приватизация давала им просто титул того владения, которое было для большинства населения бесспорным. Но потом этот титул должен был превратиться в акции предприятий — конкретизироваться. И вот здесь заговорщики придумали дьявольский обман — чековые аукционы, перед которыми за госкредиты скупали ваучеры у населения, а потом овладевали крупнейшими предприятиями в порядке приватизации. Кредиты отдавали почти мгновенно, поскольку прибыль от предприятий многократно перекрывала все затраты на скупку ваучеров. Теперь этот обман объявляется признанным на тот момент населением политическим решением о формировании класса собственников. Более того, теперь звучит мысль (например, в устах бывшего главы НТВ Киселева) о том, что в обществе будто бы было какое-то согласие на счет образования не какого-нибудь, а именно крупного собственника. То есть, олигарха-вора, укравшего у народа его достояние и распоряжающегося государствообразующими хозяйственными комплексами без всякого контроля со стороны государства (для чего это государство также подлежало приватизации группой олигархов).
Захватив власть и распоряжаясь бюджетом как собственным карманом, ставленники и надежда празднодумцев — олигархи и чинуши — потом без труда добивали мелких акционеров, умудрившихся-таки обменять ваучеры на акции. Их просто удушили нищетой, галопирующей инфляцией, обесценением вкладов, шантажом и вымогательством.
Вряд ли участники группы Чубайса-Найшуля полагали, что их совместная с партноменклатурой афера пройдет безболезненно для народа. Напротив, народ должен был стать страдательной стороной во всех замысленных этой группой мятежах и грабежах. Ведь либералами подрывались основы его жизнедеятельности, а экономическая жизнь прямо противопоставлялась нравственным нормам и традициям. В связи с этим был принят на вооружение лозунг «не отступать от курса реформ», будто только системное и последовательное введение либерализма позволит стране вздохнуть свободно и зажить в достатке. Любой удар по социальной сфере сопровождался пропагандистскими усилиями, чтобы доказать, что это ретрограды препятствуют установлению «светлого будущего» — либерализма. Ельцина двигали вперед голодные шахтеры, еще не понимая, что их грабят именно те, кому они прокладывают путь к власти своими забастовками.
Это теперь Найшуль брезгливо оценивает забюрократизированность ваучерной приватизации и демонстрирует понимание того, что никакой приватизации, собственно, не состоялось — экономика оторвали от государства, зато плотно привязали к бюрократии, к произволу разного рода постсоветских чинуш.
Да, теперь Найшуль вынужден признать, что раздача собственности олигархам не решила вопроса о пропорциональном распределении долгов — в зависимости от доли доставшейся собственникам части общенационального богатства. Не только внешних, но и внутренних. Государству, живущему только на налоги, оказалось не под силу обслуживать даже внешний долг, а от внутреннего пришлось просто поэтапно отказываться. Важнейшим условием того, что все это не вызывает восстания, стало разрушение общества, начатое еще в советские времена (ради ликвидации политики как таковой и монополии на власть геронтократии) и интенсивно проведенное либеральными фундаменталистами.
Не случайно Найшуль объявляет либерализм сильнейшим орудием социального принуждения. Действительно, олигархия принуждает массы к повиновению тем, что постоянно уничтожает общество, коррумпируя не только госчиновников, но и любых общественных активистов, любые средства информации.
Найшуль пользуется для обоснования права либералов на издевательства над народом чудовищным по цинизму тезисом: «Если народу не больно — это значит, что реформы не идут». Остается только сетовать на систему пропаганды, которая недостаточно поработала над притуплением чувства боли.
Наше спасение от либерализма и всех прочих последышей Просвещения состоит в том, что его адепты — интеллектуально очень ограниченные люди. Они живут только догмой и догматически внедряют свои измышления. Найшуль в 2004 году говорил о том, что с 1992 года либералами ничего не придумано. Они продолжают действовать по разработанным идеям, лишь тиражируя их в официальной риторике властей всех уровней и в системе образования.
О «глубине» мысли говорят нынешние рассуждения Найшуля, которым стоило бы появиться на полтора десятка лет раньше:
Если бы эти «институциональные аналитики» действительно задумывали реформы, укрепляющие Россию, они бы просчитали все последствия и исходили из того, что самоорганизация в экономике может допускаться только там, где имеется наработанная практика коммуникации, закрепляющая написанные правила. «Дикий капитализм» был прямо антигосударственной задумкой, организацией хаоса, в котором празднодумцы и их номенклатурные покровители крали собственность у России.
В первые годы перестройки Чубайс внешне ничем не отличался от простого советского человека. Тогда повсюду создавались всяческие дискуссионные клубы, особенно много их было в Москве и Ленинграде. Чубайс обсуждал проблемы демократизации, поставленные во главу угла Горбачевым, в клубе «Перестройка». И даже там он не был лидером и все время оставался в тени. Столь же скромна роль Чубайса и на первых выборах с альтернативными кандидатурами в 1989 году. Первый заметный поступок — авантюрное участие в выборах директора Ленинградского Института социально-экономических проблем (ИСЭП). Было тогда такое поветрие — избирать себе начальство по конкурсу. Затея гиблая, и она быстро была пресечена. Чубайс от нее тоже ничего не получил, кроме щелчка по носу: документы научись сначала оформлять, мальчишка!
Ничего заметного не совершил Чубайс и в КПСС, где состоял в «демплатформе» — невнятной, неорганизованной «оппозиции», которая была скорее модой на фрондерство. Анатолий Чубайс здесь пальму первенства уступил своему брату Игорю, который впоследствии переквалифицировался в философы и посвятил жизнь бесплодным попыткам совместить либерализм с патриотизмом. Уклонившись от политических баталий и от участия в выборах, Чубайс состоял в КПСС до августа 1991 года. Его экономическая активность не выходила за рамки «подработки» — он добывал себе хлеб насущный продажей цветов у станций метро, чем обычно занимаются старушки.
И вот из этого серого и никчемного существа вдруг образуется влиятельный чиновник, который из рядовых доцентов прыгает сразу на должность зампреда исполкома Ленсовета, а потом почти сразу — на должность первого заместителя. Бурное время — бурные перемены. После выборов в 1991 году мэром Петербурга Анатолия Собчака у Чубайса возникли какие-то свои виды на перспективы одного из лидеров «демократов», и он публично отказался от должности председателя Ленгорисполкома, которая была ему предложена Собчаком. Всё, чем тогда прославился Чубайс, было торопливое призвание в Петербург иностранного капитала и создание свободной экономической зоны. Тогда же Чубайс имитировал покровительство со стороны зарубежного русского экономиста Василия Леонтьева, чем повышал свой вес в глазах ориентированных на Запад «реформаторов».
Настоящий успех пришел к Чубайсу именно по причине формирования группы погромщиков, которых недруги России направляли в первое ельцинское правительство. И эта личность, напитавшись гонором и наглостью питерских «демократов», в ноябре 1991 года получила возможность распоряжаться всем госимуществом России в ранге министра, к которому приравнивался пост председателя Государственного комитета Российской Федерации по управлению государственным имуществом. Из человека с улицы за год — прямо в министры. Там-то в дело и пошли его заготовки, состряпанные в тайных группах, готовивших погром своей стране — приватизация, ваучеры, «разгосударствление» и проч. Еще полгода — и Чубайс уже зампред правительства России. Полнейший развал в хозяйстве страны послужил поводом для отставки Егора Гайдара, но Чубайс неизменно пользовался поддержкой Ельцина и продолжал свои гнусные дела, получив пост вице-премьера в правительстве Черномырдина (1992 г.).
Тогда Авен и Нечаев требовали, чтобы «команда Гайдара» ушла из правительства целиком. Но вопрос об участии в правительстве Черномырдина решился не в пользу «чистоты», а в пользу олигархических интересов.
С новым премьером Чубайс успел достаточно плотно поработать еще осенью 1992 года, когда формировались исходные пакеты документов на приватизацию «Газпрома» и РАО «ЕЭС». В январе 1993 года настала очередь нефтяной отрасли, где в тот момент царил жуткий хаос. Добывали нефть и производили нефтепродукты одни структуры и лица, продавали — другие, распоряжались выручкой, прежде всего валютной, — третьи. Неудивительно, что до 70 процентов валюты от экспорта энергоресурсов за 1992 год осело на зарубежных счетах, контролируемых оборотистыми дельцами и связанными с ними чиновниками.
У Чубайса с Черномырдиным сложились очень теплые отношения. Прежде всего, в связи с концентрацией капиталов в нефтегазовом секторе. Если раньше скупкой сырьевых предприятий мог заниматься кто угодно, то с 1993 года Чубайс и Черномырдин начали «наводить порядок», чтобы не допускать к кормушке «чужих». Минтопэнерго с черномырдинским руководителем Ю. Шафранником во главе должен был контролировать 45 % акций холдингов «Лукойл», «Юкос», «Сургутнефтегаз», а также госкомпании «Роснефть» и «Транснефть». Акции холдингов не были доступны для свободной скупки, и предназначались для «своих». Концентрацию капиталов «своих» проводил «ОНЭКСИМ-банк», фактически контролируемый узкой группой лиц, к которым относились Черномырдин, Чубайс, Кох, Сосковец и другие представители высшей бюрократии.