— Конечно. Сегодня после суда?

— Я думала поехать сейчас.

— Сейчас десять утра.

— Мы можем взять пару часов личного отпуска. Имеем на это право. Кроме того, вернемся сразу после ланча.

— Не знаю. Суд…

— Это касается суда. Даже важнее, чем сидеть здесь и слушать одно и то же. Успеем наверстать упущенное позже на погружении для освежения памяти.

— Мы прокатимся «с ветерком»?

— Ты когда-нибудь катался на «e-Max» мотоцикле «Tesla»?

— Нет.

— Тогда, да, мы прокатимся «с ветерком».

Кеке автоматически надувает свой и запасной шлем для Зака. Она надевает тонированную маску на глаза в качестве меры предосторожности, чтобы защитить Биолинзы, а затем опускает защитный экран и садится на байк. Зак колеблется, но после садится на сидение позади нее.

— Готов? — спрашивает она.

Они с ревом несутся по городу, лавируя между такси, пешеходами и потрепанными тук-туками. Кеке уже так долго водит «Нину», что мотоцикл стал продолжением ее тела. Девушке не нужно думать: она сжимает между бедрами сидение, в котором распространяется рокот двигателя, а остальное — чистый инстинкт. Дым и грязь смешиваются с жаром, исходящим от дороги, от чего воздух начинает душить, но, как только они оказываются вне хаоса центрального делового района, атмосфера становится чище, а тело Зака рядом с ней расслабляется. При езде на байке, как только ты прокатился по открытой дороге, уже сложно вернуться к вызывающей клаустрофобию тесноте салона автомобиля.

Двадцать минут спустя, Кеке останавливается у угольного завода. Это Крим Колония на юге Йоханнесбурга. Она показывает охраннику на входе свое удостоверение журналиста и называет чье-то имя. Обычно, чтобы совершить сюда визит в качестве журналиста, ей необходимо предоставить свой профильный код ДНК, подтвердить отпечатки пальцев, пройти сканирование сетчатки и сделать мазок за щекой, но по какой-то причине сегодня они их легко пропускают. Может быть ее контакт — тот, чье имя она назвала охраннику — имеет больше влияния, чем ей известно. Им дозволяют проезд и показывают, где припарковаться. Кеке занимает место под деревьями, окутанными солнечным светом. Тут кажется так тихо после шума двигателя в ушах.

— Я этого не ожидал.

Зак жестом показывает на угольного цвета здание. Строение было спроектировано наделенным предпринимательской жилкой ребенком с трастовым фондом, у которого было больше наглости, чем здравого смысла. После того, как здание построили, стало ясно, что его архитектурное образование не стоит бумаги, на которой напечатали его диплом. Он платил рассчитывающему на легкие деньги колледжу за свою «квалификацию» и такому же нечестному на руку дизайнеру, чтобы тот нарисовал планы. Все это стоило ему нескольких часов дорогих обедов и легких взяток, а сам паренек наварил больше двенадцати миллионов ранд.

Неплохо: каждый час принес ему по миллиону ранд. Да здравствует коррупция и взятки.

— Впечатляет, правда? — спрашивает Зак, поднимая взгляд на здание и прикрывая глаза от солнца рукой. — Ни разу не видел это здание воочию.

Чертежник черпал вдохновение из супрематического влияния старой советской архитектуры — он совершил плагиат, взяв рисунок из интернета и немного его изменив. Результатом стало близкое к современному здание в бруталистическом стиле с экспрессионистским наклоном. Консервативные южноафриканцы в лучшем случае были озадачены, а в худшем случае ими завладела невыразимая ярость. Несмотря на коррупционное происхождение, Кеке нравилось это здание.

— Я была тут в девятнадцатом году, когда они перерезали ленточку. Освещала эту историю. Тогда лилось много критики.