Книги
Кадетство. Воспоминания выпускников военных училищ XIX века
От самого учреждения своего до сего времени благотворимый венценосцами России 1-й Кадетский корпус как бы в признательность к такому вниманию доставил государству столько полезных и знаменитых людей, что исчисление их могло бы занять особую книгу.
по части военной он образовал фельдмаршалов: Румянцева, Прозоровского и Каменского;
для поприща гражданского: генерал-прокуроров Вяземского, Беклешова, Стрекалова, Храповицкого, Ахвердова и многих других;
из писателей: Сумарокова, Хераскова, Озерова, Крюковского.
К сему должно прибавить, что большая часть военно-учебных заведений имела директорами бывших воспитанников 1-го Кадетского корпуса; питомцы оного участвовали во всех победоносных походах Российских армий от Торнео до Арзерума, от подошвы Арарата до берегов Сены; сражались с неприятелями на водах морей Балтийского, Черного и Средиземного; имели участие в плаваниях вокруг света, в открытии новых стран и сами открывали оные (известный мореплаватель, флота капитан О. А. Коцебу воспитывался в 1-м Кадетском корпусе). Еще теперь, когда почти во всех частях государственного управления служат бывшие воспитанники 1-го Кадетского корпуса и когда весьма многие из них занимают почетные места в армиях, надежда России, наследник престола, окружен особами, образовавшимися в сем заведении (воспитатель цесаревича Александра Николаевича генерал-майор К. К. Мердер и состоящие при Его Высочестве генерал-адъютант П. П. Ушаков и лейб-гвардии Измайловского полка капитан С. А. Юрьевич были кадетами и офицерами в 1-м Кадетском корпусе).
Наконец, можно ли не упомянуть, что друг и сотрудник бессмертного Кутузова по незабвенной кампании 1812 года граф К. Ф. Толь — воспитанник Корпуса, доставившего Отечеству Румянцева-Задунайского.
Из сего краткого обзора видно, что Первый кадетский корпус во все времена своего существования пользовался вниманием монархов. Благотворя юношеству, в нем воспитываемому, ныне царствующий император делается благодетелем всего русского дворянства, всей России. Кто из принадлежащих к Корпусу не чувствует цену монарших милостей, кто из юных его воспитанников не запечатлел уже в сердце своем глубочайшей признательности и беспредельной преданности к государю и его августейшей фамилии, кто из них не будет готов принести им в жертву все свои труды, силы и самую жизнь! Чувства непоколебимой верности и благоговейной любви к высоким виновникам их счастия пребудут в них навсегда неизменными. Чувства сии, переходя от отца к сыну, от сына к внуку, переживут веки и поколения и в позднейшем потомстве будут несокрушимым щитом престола, а с ним и Отечества.
Из воспоминаний
…В царствование Александра I военно-учебные заведения находились под покровительством цесаревича, великого князя Константина Павловича как главного начальника Пажеского и всех кадетских корпусов. Отечественная война 1812 года и заграничный поход 1813 и 1814 годов, в которых цесаревич принимал непосредственное участие, отвлекали его от любимых занятий. В 1816 году цесаревич был назначен главнокомандующим польской армией и отправился в Варшаву; бывшие корпуса состояли под непосредственным начальством гг. директоров без всякого над ними контроля.
При вступлении моем в заведение семилетним ребенком в 1813 году директором 1-го кадетского корпуса был генерал-лейтенант <Федор Иванович> Клингер, весьма угрюмый и суровый человек. Не отличаясь «мягкосердием», Клингер был неумолимо строг с кадетами; снисхождение и ласковое обращение с питомцами были чужды его сердцу; дети боялись его. В продолжение девятнадцатилетнего управления корпусом (с 1801 по 1820 год) генералом Клингером не было сделано никаких улучшений ни в нравственном, ни в физическом и ни в учебном воспитании кадет; то было время какой-то безжизненности в корпусе. Кроме того, Клингер, как ученый, занимал почетные должности и по женским учебным заведениям; но, как иностранец, не желал выучиться русскому языку, который не мешало бы ему знать, как директору учебного заведения в России; с кадетами Клингер объяснялся на французском языке, а инспектор классов переводил нам по-русски; отдавая приказание заключить виновного кадета в тюрьму[6], Клингер говорил: «На турма ево». Вот все, что он мог сказать на русском языке. <…>
Малолетнее отделение, состоявшее в то время при 1-м кадетском корпусе, было разделено на 6 камер, под управлением дам. <…>
В корпусе были тогда открытые галереи, по которым дети должны были проходить из дортуара в столовую, из столовой в классы, из классов в залу. Зимой, в 20 градусов с лишком мороза, прогулки эти по галереям были довольно ощутительны и неприятны, тем более что одежда наша была легкая: суконная куртка с брюками, башмаки и нитяные чулки, голова и шея открытые, о наушниках и перчатках не было и помина; в этом костюме летом жарко, а зимой — холодно. Наши камерные дамы, сопровождая нас по утрам из дортуара в столовую, чтобы подкрепить наши детские силы габерсупом[7], надевали зимой меховой салоп[8] и теплый капор[9], а кадеты в означенном костюме следовали за ними в должном порядке — попарно, маленькие впереди.
Полы были окрашены только в лазарете; в зале и дортуарах были простые и мылись едва ли один раз в неделю. В рекреационной зале был один стул для дежурной дамы, небольшой ларь для наших нянек, и затем положительно — никакой другой мебели.
Всякий может себе представить, что происходило в этой зале при сборе не менее 150 человек детей, которые ходили, бегали и резвились; дежурная дама, по снисхождению к детям, довольно долгое время терпела шум и гам кадет и, наглотавшись пыли досыта, наконец призывала нас садиться, и мы располагались на полу — по-азиатски.
Вместо чаю нам давали поутру тарелку габерсупу с хлебом, а в четыре часа пополудни небольшую булку и стакан невской воды; о прочей пище не буду распространяться, скажу только, что в то время кадеты нередко заболевали скорбутом[10].
По методе тогдашнего воспитания розги были необходимое и естественное средство для исправления детей в их нравственности. На этом основании наши камерные дамы не упускали случая употребить это материнское наказание, нередко и за маловажные детские шалости. M-me Бертгольд, как директриса, наказывала детей за особые важные проступки — эти экзекуции производились в классах, и после наказания кадет был обязан со слезами на глазах поцеловать руку m-me Бертгольд и поблагодарить ее. Домашние наказания производились собственноручно нашими дамами, как мать наказывает своего непослушного и капризного ребенка-сына; следовательно, об этом знали только наши камерные товарищи, которые не выносили из избы сора, потому что между кадетами была примерная дружба и товарищество, которое не изменялось и не прекращалось вне корпусных стен. Публичное наказание m-me Бертгольд чрезвычайно оскорбляло наше детское самолюбие — оно производилось служителем, состоявшим при отделении.
