— Ваши советы? О Господи! Вы думаете, сударыня, я еще не сыт по горло вашим сумасбродством?!

Загибая пальцы, он почти яростно перечислил мне все случаи, когда я поступала абсолютно вразрез с его желаниями и — более того — даже вразрез с нашими обоюдными договоренностями. Постоянные поездки в Париж два года назад, которые стали причиной наших раздоров, — разве не Сюзанна дю Шатлэ их предпринимала, не посоветовавшись с ним? А недавнее осеннее бегство в Сент-Элуа, в результате которого под арест попала почти вся семья? Разве не ему пришлось рисковать жизнями шуанов, чтобы отбить у синих жену и детей?

Слушая его, я и сама вспылила.

— В Париж я тогда ездила, чтобы добиться для вас амнистии, сударь!

Его глаза сверкнули, как синие кремни, казалось, из них готовы полыхнуть искры. В бешенстве он громыхнул стулом:

— Проклятье! Ваша амнистия закончилась землетрясением для нашего брака, после которого мы едва выстояли!..

В этом его возгласе было столько яда и ярости, что я очень ясно почувствовала: это — намек на Клавьера и на мои тогдашние прегрешения в столице. Да-да, именно так! Разве что имя банкира произнесено вслух не было, но смысл был абсолютно ясен… Все-таки этот человек постоянно будоражил ум моего мужа, как я ни старалась убедить Александра в том, что тот ничего для меня не значит. Выходит, муж потерял ко мне доверие, считает чуть ли не потаскушкой?!

Щеки у меня запылали:

— Вы на что намекаете, герцог? На то, что я, едва оправившись от родов, ищу в Париже любовных приключений?!

— Черт побери, сударыня! Вы так явно показываете свое недоверие к моей способности уладить мои собственные дела в столице, что я могу предполагать все, что угодно!

— Речь не идет только о ваших делах, сударь! — возразила я запальчиво. — Вы решаете здесь судьбу нашей семьи!

— И что же? Вы прибыли, чтобы быть наставницей нерадивого супруга?!

Давно я не видела его в таком гневе. Он весь был как натянутая струна, у сжатого рта залегли две белые черточки. В чем-то он был прав. Где-то в глубине души я действительно не хотела, чтобы переговоры о нашем будущем проходили без меня. Конечно, я доверяла ему, но как-то не хватало мне того полного женского смирения, которое вручает мужу абсолютно все бразды правления. И потом, мне страстно не хотелось уезжать из Франции… Возможно, когда я рвалась в Париж, это нежелание тоже играло свою роль.

— Судя по вашему тону, — сказала я, пытаясь сохранять спокойствие, — ваши дела идут не лучшим образом.

— Вы забыли напомнить о моем пьянстве, — отрезал он гневно. — Без этого арсенал женских придирок будет неполон, уверяю вас.

Мне казалось, я не должна поддаваться обиде. Что угодно, только не новая ссора! Сердце у меня разрывалось от противоположных чувств. Кроме обиды, душу мне захлестывало и сочувствие: он, победительный воин, завоеватель стольких женских сердец, представал нынче действительно не в самом лучше виде выпивающего побежденного… А ведь я помнила, что обязана этому мужчине счастьем и жизнью. Могла ли я не сочувствовать ему в этом жизненном переплете? Да, могла и сочувствовала… но одновременно и задавалась вопросом: почему он пренебрегает моими состраданием, помощью и советами? Как часто говаривал Талейран, не использовать способности женщины — это значит не использовать половину сил государства.

Я шагнула к нему, попыталась взять за руку.

— Александр… я же люблю вас, и вы знаете это.

— Сюзанна, — ответил он негромко и холодно, — все это лестно, но для такого признания вовсе не было необходимости ехать так далеко. Любовными признаниями мы прекрасно обменивались и в Бретани.

— А если я не могла? — воскликнула я. — Не могла терпеть? Если я сходила с ума от беспокойства… и так хотела узнать, что с вами?