Я демонстративно показательно, в присутствии главного и ментата, перепрограммировал осьминожку. Предупредил, что мы должны быть рядом, должны быть живы, хоть один должен быть в сознании, отсюда не должны удаляться более чем на километр и ещё несколько странных, но, на мой взгляд, звучащих грозно условий. Ментат кивал, руководство снисходительно, по-отечески, улыбалось моей недоверчивости и смотрело с прищуром.

Потом мне пришла в голову мысль немного попустить наши параметры. Праздник будут проводить не кто там, а мои братья. Уже мысленно, пыжась как в туалете и шепча, уточнил нашему охраннику камикадзе — игнорировать любые отклонения допустимых биологических параметров, кроме смерти и удаления от друг друга и от этого места. Мы, сектанты, всегда славились тем, что были экспертами в деле — накачай своего ближнего.

Нас принимали как дорогих гостей, которые смогли удивить внушительным ядерным зарядом и протопать сквозь пекло в кости. Всё было, как и у моих, только прародителем всего сущего оружия был обрез. Кстати, я с этим больше согласен. Пили не как у нас — тридцать раз по тридцать грамм, за каждый патрон в обойме Калашникова, а всего за один патрон, как в обрезе. Однако где вы видели, чтобы в патрон двенадцатого калибра сыпанули щепотку пороха или кинули пару дробинок, чисто так, на дрынк? Это обязательно должен быть полный стакан.

Бугор, ментат, пара шестёрок — это всё стаканы. Затем вышел дедок, сушёный и древний до невозможности, обвешанный как лошадь на татарском празднике разноцветными лентами и колюще-режущим. Толкал длинную и заунывную речь о пользе оружия в организме. Я сюда попал очень старым, и Стикс меня до сорока — сорока пяти омолодил, а этот-то чего не стал омолаживаться? Может, он сюда таким древним попал, что Стикс на это дело забил? Он — тоже стакан. Это обязательная программа, а потом к нам со всех сторон попёрли наши новые родственники. Каждый пытался чего-нибудь налить, чего-нибудь сказать, так, по чуть-чуть, чисто символически, и все со стаканами.

Моих недорослей утащили в компанию молодняка на весёлые конкурсы по одеванию пушек, полному раздеванию тела, дай в морду, и ты меня уважаешь. Я занял почётное место во главе взрослого пьяного базара и рассказывал о себе. Как обычно, поведал всё честно и максимально подробно:

— Два рубера дохлых валяются, только стрелы из башки торчат, а уши, как локаторы… Настя Лёня подошли и головы топтунам поотрывали руками. Квазы такие здоровые, что секирами пользуются, только когда в полутуши порубят. Мелочь всякую, вроде бегунов, отпинали и обратно в леспромхоз загнали. Кто не понятливый, ноги поломали.

Народ вытягивал шеи, чтобы было лучше слышно, а я, найдя благодарные уши, продолжал:

— В последнее нашествие детей привезли чуть ли не больше взрослых. Баб много, даже, наверное, больше мужиков. Сарафаны девки переделывают по-современному, от пупка до грудей всё просматривается, а разрезов больше, чем ткани. Наденут кокошники и по сотовому трещат… Да, у нас везде связь сотовая есть, бесплатная…

Всем охота послушать что-то новое. Народ собирался плотнее. Я тут такое рассказываю, с одной папиросы не придумаешь:

— Я командир расчёта… У меня прицел из китайского телефона сделан, там енот лапкой показывает, куда ядро полетит… Элитников через черноту затаскиваем, а верёвку из собственных волос плетём, только из волос иммунных подходит, вот и ходим либо бритые под ноль, либо волосатые… Да, и эльфийку под ноль тоже стрижём, сейчас привыкла, а раньше истерики были…

Мои недоросли тоже были в центре внимания местной молодёжи, а ко мне подтягивалось всё больше народа:

— Когда нашу «восьмидесятку» с моста грохнуло и мотор сорвало, они написали схему минирования и кому принадлежит… Ага, у нас так, если кто броню возьмёт, то потом отдадут или рассчитаются и сотовая связь везде…

Я рассказывал о том, как у нас на стабе руберам голыми руками головы отрывают, как у смежников поломанные танки подписывают, чтобы знали, кому возвращать, и как я с одним палашом через весь фронтир протопал. Мне не верили, ни единому слову, и только ментат кивал, что всё правда. На вопросительные взгляды моих братьев только гадко улыбался и пожимал плечами, что он может подтвердить только то, что я в это верю, а остальное не спрашивайте, он всего лишь ментат, а не психиатр.

Я вначале намеревался бдеть, но потом как-то забыл. Накачали меня конкретно, а недоросли вообще были в умат. Собственно говоря, я здесь был чуть ли не самым трезвым, мои братья явно не стеснялись ни в дозах, ни в выражениях. Никто не собирался меня споить, а потом послушать, все пили, как положено, от души.

Вот кто-кто, а они действительно затейники в деле накачать своего ближнего. В пьянку с моими прежними братьями я напивался, зная, что меня завтра отволокут на съедение. В этот раз собирался быть настороже, но уже через час я был на таких сторожах! Сам процесс сторожения я помню плохо, а помню утро.

Я очнулся после обеда, под радостные вопли нашего ядерного тамагочи у себя в голове. Маленькое, наивное существо знало, что все отклонения биологических параметров, кроме смерти, надо игнорировать, но даже не предполагало, что ему придётся игнорировать такое. Осьминожка не раз сталкивался со всплесками эмоций и выбросами адреналина, когда штурмовикам нео отрывало руки или ноги, но к таким отклонениям от нормальной работы организма готов не был. Когда мои братья устраивают попойку, может быть всё, что угодно. Только моё строжайшее указание удержало маленького жителя ядерной бомбы от тоски и смерти.

— Доброе утро и тебе, животное. Ну, извини, так получилось, как обычно. Я на это не рассчитывал, но сам понимаешь. Палаш, привет! Мы с тобой и не такое переживали, поднимаемся?

Полуползком, чтобы не тревожить вестибулярный аппарат, я направился к большому жбану с краником. В него ещё со вчера было налито вино с добавлением живчика. Как у пиратов, на цепочке болталась кружка. Народ с опухшими рожами, как и я, подползал к ёмкости. Повсюду по рукам ходили фляги армейского образца с опохмелом. Взгляд нащупал группу молодёжи, среди которой валялись потрёпанные, в синяках, но довольные недоросли. Они уже тоже начинали понемногу ползать. Я допил кружку и помахал детворе, показал пальцем на болтавшийся за плечом цилиндр ядерной бомбы. Джульетта в ответ потыкала пальцем себе в лоб. Очевидно, животное и ей тоже нажаловалось на наше непотребное поведение. Носорогу было очень плохо, и он оказался занят вопросом, как стать на ноги.

Благодаря нашему гаранту стабильности, у нас получилось ещё несколько дней такого шикарного отдыха, но уже без спиртного. Оставаться здесь дольше я не собирался. Чем больше времени мы тут проводим, тем больше возможности что-нибудь придумать, а в откровенный альтруизм я не верил.

Нас провожали всем селом. Я подарил бугру под большим, конечно, секретом несколько пулек новых людей. Когда я объяснил, что это за штуковина, у него глаза на лоб полезли. Ментат нашего разговора не слышал, но кивал. Главарь искренне удивился. Даже не представляю, как мои бухие подростки не рассказали об этих пульках. Это значит, что мои нео не проболтались, а они совсем пьяные были. Мои говорящие с оружием братья их сразу накачали, что там двум влюблённым подросткам надо. Вот спроси сейчас, кому они морду набили, не вспомнят, и при этом никто не узнал, что у них за пули заряжены. Об оружии они не могли не говорить, тут место такое. Офигеть! Это с генами передаётся, с молоком матери.