Стул, взлетая, немного задел толстяка, прежде чем ударить туда, куда я целил, — по голове Ника. Стул был легкий, но я ударил очень быстро и сильно, и Ник сразу же свалился на пол.

Вдруг вокруг стало шумно: люди ахали, поднимались с мест, стулья отодвигались, кто-то требовательно звал охрану, — будто все они только и ждали этого момента.

— Билл, ради бога, — проговорила ошеломленная Стеф, глядя на Ника, лежавшего на полу. — Что ты делаешь?

Я был уже не в силах объяснять что-либо кому-либо, не в силах объяснять свои поступки, вообще не в силах общаться, разве что на самые простые темы. Я обхватил Стефани за плечи и попытался поднять ее из-за стола. Дядька в бейсбольной кепке ударил меня. Удар пришелся по голове, сбоку, но я развернулся к нему, чувствуя, как звенит в ушах.

— Только попробуй еще раз, и я убью тебя, — пообещал я не своим голосом.

Мой противник не знал, что я всего лишь риелтор, ничтожество и все на Лонгбот-Ки только и потешаются надо мной. Билл Мур, мальчик для битья, клоун на отпускной сезон. Мой голос обещал самые серьезные последствия, а толстяк стоял ко мне ближе всех. Он засомневался; тем временем я успел поднять Стеф на ноги и заставил ее сделать несколько неуверенных шагов.

Я наполовину нес, наполовину волок ее к выходу. Народ глазел и переговаривался. Сердце тяжело колотилось, но я помнил, что в здании полно полицейских и мы должны убраться отсюда раньше, чем те заинтересуются нами, — иначе всему конец.

Когда мы были уже у дверей, я оглянулся и увидел, что Ник поднялся с пола с помощью дядьки в бейсболке, который что-то серьезно втолковывал ему — наверняка предлагал позвонить адвокату или копам или же просто догнать этого террориста и показать ему, где раки зимуют. У Ника из царапины на щеке обильно текла кровь. Он казался потрясенным, расстроенным, страдающим. Актерствует? Возможно ли такое?

Я вывел Стеф в коридор и повел в сторону главного вестибюля. Та слабо протестовала:

— Билл…

— Я все объясню в машине.

— Я плохо себя чувствую.

— Я знаю. Но, Стеф, нам надо ехать. Прошу тебя, поверь мне, детка. Нам обязательно надо уехать.

— Хорошо, — сказала она. — Хорошо.

Я вывел ее через боковую дверь, стараясь шагать как можно быстрее, но при этом не производить впечатления людей, спасающихся бегством. На улице почти стемнело, повсюду зажглись узорчатые фонари. Когда мы подошли к машине, я прислонил к ней Стеф, доставая ключи. Потом усадил со всей осторожностью.

И только когда захлопнул свою дверцу, до меня дошло, как сильно больна жена. В тусклом белом свете уличных фонарей ее кожа лоснилась от липкой испарины, руки и ноги казались тоненькими, как паучьи лапы, а сама она вся съежилась. Но глаза были живыми и встревоженными, и только ими она походила на мою жену.

— Куда мы едем?

— Пока не знаю, — сказал я. — Посмотрим.

Я сунул ключ в замок зажигания. А потом увидел в зеркале Ника, тот бежал к нам через стоянку.

— Господи боже!