— Рисовал бы сам, — парировал монах. — Так… Так что же… Это, выходит, след самой книги?
— Тебя это удивляет?
Монах молча смотрел на кусок бумаги, под которым мягко светилась Плита.
— Меня это начинает пугать, Шассим, — признался он. — Мне казалось, что всё произошедшее — как со мной, так и со всем остальным — результат непредвиденной игры обстоятельств. А то, что все эти события выстраиваются по совершенно очевидному плану, мы, как выясняется, просто не замечаем.
— Именно с подобными вещами я и привык иметь дело, — кивнул флосс.
— Почему? А, понимаю. Из–за… особых возможностей твоего народа? Я имею в виду запечатлённые картины и всё такое прочее.
— Не только, — флосс в нетерпении отогнул «уши» назад. — Я привык рассуждать в совершенно иных словах и образах. Почему, по–твоему, во все особые команды всегда включают представителей разных рас?
— Чтоб никому обидно не было.
— Ничего подобного. Чтобы иметь как можно больше версий происходящего. Иначе не получится выбирать из разных версий и идей. Придётся следовать ложному пути, незаметно для себя выбирая те факты, что лучше всего укладываются в картину.
— Ты говоришь, словно всю жизнь занимался расследованиями.
— Иногда, — уточнил флосс и замолчал.
Монах покачал головой.
— Ты удивляешь меня всё больше и больше. Когда ты только успеваешь?
Флосс «пожал плечами».
— Я не так молод, как кажется. И любопытен, как считают мои сородичи, не в меру.
— Это точно, — вздохнул монах, не уточняя, с чем именно он согласен. — Жаль, что эта картина настолько старая. Увидеть бы, чему соответствуют эти пятнышки сегодня…
Плита издала ровное, мощное гудение; оно быстро утихло. Рисунок, который Унэн некогда набросал, сидя над угасающей Плитой, ожил. Пятнышки пришли в движение. Они долго ползли, оставляя за собой едва различимый след, и остановились.
Почти сразу же Плита начала медленно гаснуть.
Унэн с проклятиями кинулся к рисунку и быстро принялся помечать, где что находится — пока карта не исчезла окончательно.
— Если ты что–то не успел, — послышался голос целителя, — то я всё запомнил.