Все двери оказались заперты, кроме парадного крыльца, откуда, видно, совсем недавно вышел князь, неся на руках наследника. В другой день Славко и сам побежал бы ко храму поглядеть, как Владислав возлагает на Землицын алтарь своего первенца, но сейчас куда главнее всех господских вестей были для него просыпающиеся руки.
Из-за большой, окованной медью двери выскочила девка, за ней вторая. Первая споткнулась, потеряла сапожок, запрыгала на одной ноге, второй ловя обувку.
– Скажи, красавица, как бы мне повидать лекарку Ханну? – метнулся к ней Славко, но первая девчонка только махнула рукой, наспех осенив себя Землицыным знаком.
– Какая тебе Ханна? – ответила она торопливо. – Тяжко матушка-княгиня рожала. Говорят, в родах силой золотничьей старика-сказителя да обеих повитух убила.
Славко почувствовал, как у него подкосились ноги.
– Вот и дурь ты говоришь, Яська, – бросила вторая, все никак не попадая в сапог ножкой. – Одну убила, а вторую ранила.
– Где? – прохрипел Славко в отчаянии.
– Старика-то в конюшню отнесли, – затараторила первая девчонка. – А вот к мертвой повитухе и подступиться нельзя. Запечатал князь все снегом колдовским.
– Помолчала бы, – ответила ей подружка. – Болтушка ты, Яська, язык по ветру. Может, он разбойник?
Она покосилась на бородача. Наконец попав ногой в обувку, отбежала в сторону.
– Ты учти, дяденька, если ты дурное задумал, мы тебя видели и лицо твое запомнили. Тотчас князю скажем, и он голову твою на Страстную стену приколотит.
– Да Землица с ним, Павка, побежали. Все пропустим.
Славко остался один. У крыльца горели, коптя, факелы. За строениями двора красным светилось зарево от костров на площади.
Осенив себя для смелости Землицыным знаком, Славко взошел на крыльцо, осторожно…
Глава 64
…поднялся по высоким каменным ступеням, на которых в свете факелов плясали и корчились жуткие, похожие на небовых демонов тени.
Мирослав спал, накормленный впопыхах невесткой Гжеся, дородной книжницей, у которой, по словам старого советника, было с избытком молока. Кормилицу княжичу уже приглядели, да она как назло подалась с утра к родне на самую границу удела.
Ночь, еще глухая и холодная, как все ночи ранней весны, вступала в свои права, заливала темной водой низины, коптила тьмой углы, и факелы горели в ней, как зловещие звериные глаза. На площади пылали костры, вокруг них плясали, радуясь за своего князя, люди. О том, что княгиня умерла, им скажут завтра. Сегодня день Мирослава, наследника Черны. И ни от кого не хотел видеть князь ни единой слезы. Агата, зареванная, закутанная до самых глаз в теплую шаль, шла за ним по пятам, с тревогой глядя на внука: не застудил бы отец во время посвящения.
Владислав заставлял себя идти медленно и степенно. Долгие годы все, кто видел, будут рассказывать тем, кто пропустил, как князь Черны наследника посвящал. Да только занята голова была у Владислава не Мирославом, его бабкой или мертвой матерью, лежащей на покрытой инеем постели. Он думал о Ханне и Мирогневе. Если узнает кто, что есть второй княжич, не миновать беды. Одного прикосновения к сыну хватило князю, чтобы понять – нет в нем магии. Знать, не по крови наследуется сила, а как-то иначе, а может, ушла сила из Эльжбеты и из младенца вместе с материнской схлынула. Что гадать? Родился младший сын бессильным, мертворожденным от мертвой матери. Дала ему жизнь, вытолкнув из материнского чрева, Бяла-Ханна, может, и Гнешек будет… Бялый? Как Огнян Закрайский?
От этой мысли уколол страх сердце князя. Нельзя допустить, чтоб о Мирогневе узнал кто-то. Всегда найдутся те, кто захочет одного брата вперед другого на княжение посадить. Обменять на чернском престоле высшего мага на бессильного, чтоб угрозами вертеть им, как куклой тряпичной. А уж если Бялый он да о том дознаются…