Кабинет представлял собой просторную комнату, в которой вместо стен были шкафы, открытые и закрытые стеллажи. На них в порядке, и без порядка, было расставлено компьютерное железо. Войдя, Иванов слегка поразмыслил, потом посмотрел на Петрова и усадил его на стул рядом со своим креслом, у письменного стола. А Сидорову сказал: — А ты пока стой, я тебя сканировать буду.
Сказал он это тоном утвердительным.
Алексей выпятил нижнюю губу: — Если это больно, это обойдется тебе еще в два бутерброда, с какой икрой – не скажу.
После плотного ужина настроение у всех было приподнятое.
Иванов поставил Сидорова посреди комнаты и проинструктировал:
— Закрой глаза, луч пойдёт снизу, когда почувствуешь веками, что свет прошел, считай медленно до двадцати, потом можно открывать глаза. Всё понятно?
— Я майор старый, мне три раза надо повторять! Был бы молодым майором, хватило бы двух раз, а так не меньше трёх.
— Икру больше не дам!
— Ха! Испугал ёжика…
Иванов уселся в своё кресло, открыл пару окошек на мониторе.
— Готов?
— Как пионер.
— Всё, закрывай глаза, — Николай нажал клавишу на клавиатуре.
Сидоров закрыл глаза. Ничего не происходило. Было тихо, слышно было только тихий шорох вентиляторов в многочисленных системных блоках. Снизу к векам подполз свет, минул глазные яблоки, и ушёл вверх. Сидоров добросовестно начал отсчитывать:
— Раз, два, три…
На счёте "четырнадцать" включился звук, запах и дуновение ветра. Шумел лес, слышался дробный стук копыт и лошадиное ржание. Алексей открыл глаза и увидел перед собой лесную дорогу. Травка, по обе стороны – строй могучих деревьев в белесое небо. На дороге лежал Иванов, а по дороге, метрах в ста, рысью уходили всадники в малиновых кафтанах на широкозадых лошадях.
Иванов был одет в длинную серую куртку, такие же серые широкие штаны, и запылённые мятые сапоги. Белая рубашка с косым воротом была в крови, которая пузырилась из двух длинных и глубоких перекрещенных порезов на груди. Иванов хрипел, и глаза его медленно потухали. В откинутой руке у него был зажат обломок сабли. Обычный такой обломок, с почерневшим эфесом и лезвием сантиметров в сорок.
— Ни черта себе, что тут происходит… — Сидоров наклонился над умирающим другом, и его замутило. Пахнуло кровью и не только. Во время смерти у человека расслабляются все мышцы, так что пахло и мочой, и фекалиями. Да, давненько он не нюхивал таких запахов. Пожалуй, с Афгана. В глаза бросилась фуражка, из серого сукна с прикрепленной на околыше металлической пластинкой, не иначе, как кокардой, на которой были выбиты слова: "ЗА ВЕРУ И ЦАРЯ".
— А где "за Отечество"? — мелькнула мысль. "ЗА ЦАРЯ"??? — В голове всё смешалось. Иванов, Петров, Москва – это потом, а сейчас…Что сейчас, здесь?.. Адреналин свёл скулы. Сердце стукнуло в ребра и замерло. Как тогда, на ночных тропах в горах Бадахшана. Сидоров поднял голову, и посмотрел на бордовые спины всадников, на серые конские крупы, все в бурых пятнах, на задранные вверх и вбок хвосты, на летевшие из-под копыт куски дёрна. В этот момент последний из всадников оглянулся и увидел Сидорова.
Что-то, крикнув, он натянул поводья, на месте развернулся и, пришпоривая, поскакал назад, прямо на застывшего Сидорова. А Алексей стоял и смотрел, как развивается за всадником накинутая, и чем-то закрепленная на плече малиновая курточка с золотым шитьём, мечется в такт галопу большой белый помпон над высоким квадратным головным убором. Кавалерист между тем выхватил саблю и начал вращать ею над головой лошади. Лезвие свистело то слева, то справа от лошадиной морды, но лошадь, словно не замечала этого, и Сидоров видел оскаленные крупные лошадиные зубы, увеличивающиеся с каждой секундой. Всадник налетел и рубанул Сидорова наотмашь. Алексей рухнул на землю, подныривая под светлую разящую молнию. Удар, обожгло макушку. Черт, зацепил! Всадник проскочил метров десять, и уже поворачивал. Рука к макушке – ладонь в крови. Лезвие скользнуло по лысине, срезав лоскуток кожи. Растерянность сменилась яростью.