— Что? Кто?

— Велел сказать тебе, что не терпит нарушителей границ.

Голова Хеджеса откинулась к стене — его большая прекрасная голова, скрывавшая один из лучших умов Англии. Я обнял его, и кожа у меня на руках пошла мурашками.

— Кто, Хеджес? Кто это тебе сказал? Это он тебя ранил? Ты его разглядел?

В уголках губ у него пузырилась слюна, а пальцы сжимались в кулаки и разжимались снова.

— Не терпит нарушителей, — выдавил он.

— Лежи-ка спокойно, — уговаривал я. — Не разговаривай. Сейчас будет врач. Попробуй расслабиться и дышать ровно.

— Господи, — бормотал Хеджес, — аллитерации у Поупа. Милой нимфы… спорный вопрос…

Я уставился на него, чувствуя, как сводит все внутри.

— Хеджес?

— "Похищение локона", — продолжал Хеджес. — Разумеется. Университетский врач, пригласивший меня в больницу, сообщил, что, помимо ранения, Хеджес перенес удар.

— Вызванный шоком. Эта рана на шее, — добавил он перед дверью палаты, где лежал Хеджес, — кажется, нанесена острым предметом, скорее всего острым клыком какого-то животного. Вы не держите собаку?

— Разумеется, нет. В здание колледжа собаки не допускаются. Доктор покачал головой:

— Чрезвычайно странно. Я предположил бы, что на него по пути к вам напало какое-то животное, и в результате шока наступил инсульт, к которому, видимо, пациент был предрасположен. Он мало что соображает, хотя и выговаривает разборчивые слова. Поскольку он получил рану, боюсь, без следствия не обойдется, но мне представляется, виновником случившегося окажется чей-нибудь злобный сторожевой пес. Постарайтесь вычислить, какой дорогой он мог к вам добираться.

Следствие так ни к чему и не привело, однако и меня не заподозрили, поскольку полиция не сумела найти ни мотивов, ни свидетельств того, что я сам нанес рану Хеджесу. Сам он не мог давать показаний, и в конце концов происшествие отнесли к «несчастным случаям» — как мне показалось, только ради того, чтобы избежать пятна на репутации следователей. Однажды, навещая Хеджеса в санатории, я попросил его подумать над следующими словами: «Я не терплю нарушителей границ».

Он обратил на меня отсутствующий взгляд, коснулся вялыми опухшими пальцами ранки на шее.

— Если так, Босуэлл, — произнес он ровным невыразительным тоном. — Если нет, уходи.

Через несколько дней он скончался от второго удара, случившегося ночью. Санаторий не сообщал о наличии новых наружных повреждений. Когда ректор пришел ко мне с этим известием, я поклялся, что буду трудиться без устали, чтобы отомстить за Хеджеса, если только сумею найти способ.

У меня не хватает духу описывать подробности отпевания, состоявшегося в церкви Тринити-колледжа: сдавленные рыдания старика-отца, когда хор мальчиков начал прекрасную череду псалмов в утешение живущим, и бессильный гнев, который я испытал при взгляде на гостью [16] на подносе. Хеджеса похоронили в родной деревеньке в Дорсете, и в ясный ноябрьский день я в одиночестве посетил его могилу. Надгробие гласило: «Покойся в мире» — то самое, что выбрал бы и я, если бы мне пришлось выбирать. К моему бесконечному облегчению, это тишайшее из сельских кладбищ, и пастор в церкви говорил о погребении Хеджеса так спокойно, как говорил бы о любой из покойных местных знаменитостей. Я не услышал в пивной на главной улице никаких историй об английских вриколаках, хотя разбрасывал самые прозрачные намеки. В конце концов, на Хеджеса было всего одно нападение, между тем как Стокер утверждает, что для заражения живого проклятием не-умерших необходимо несколько. Я полагаю, что его жизнь была принесена в жертву только ради предостережения — мне. И тебе также, злосчастный читатель.

В глубочайшей горести твой, Бартоломео Росси».