«Расторопная какая», - подумала Катрин. Ее терзали самые омерзительные образы расторопности девицы, стоящей перед ней. С каменным лицом она быстро черкнула несколько строк. Сердце саднило, как и ее ладони. Но из рук занозы можно было достать, и руки заживут. Сердце теперь будет кровить всегда. Маркиза протянула свиток Аделине, глядевшей на нее счастливыми глазами.
- Передашь эту записку кастеляну Жуайеза, - теперь Серж не обвинит ее в жестокосердии. – Но если месье Гаспар хотя бы раз пожалуется на тебя – даже постоялый двор ты будешь вспоминать как пребывание в раю.
- Верой и правдой буду служить вам, мадам! – пустилась в разглагольствования служанка. – Это только говорят «гулящая Аделина». А такие, как я, добро всю жизнь помнят. Каждый день буду Бога молить за вас и за Его Светлость! Вы уж будьте к нему полюбезнее, он так любит вас, так любит! Я ведь все понимаю – женщины подневольны. И коли король приказал, так и выбора нет. Но вы уж как-то, чтобы он хоть не знал. Ежели что, спросите Аделину, она вам расскажет, как от короля не понести, да чтобы Его Светлость в неведении оставался.
Катрин на мгновение прикрыла глаза, забыв, как дышать. Есть ли предел ее смирению? Гостиничная девка рассуждает о силе любви ее мужа. И собирается ее учить, как его обмануть. Сделав судорожный вдох и выдохнув мешающий в горле ком, она, наконец, сказала:
- Лучше забудь мое имя навсегда, - голос ее не слушался. Прерывистые звуки больше походили на хрип умирающего животного. Господи! Когда уже эту утку отправят на рагу!
Служанка поморгала, глядя на прекрасную, хоть и остриженную маркизу. И что же это благородным так трудно живется?
- Ах, мадам, - проговорила она, - Аделина все знает про разбитые сердца! Пройдет!
А если она не хочет, чтобы проходило? Ведь если пройдет – это будет значить, что ничего не было. Ни любви, ни безграничного счастья.
- Уйди, глупая девчонка! – глухо выдохнула Катрин.
- Как прикажете, мадам! – согласилась Аделина и склонилась перед маркизой в самом почтительном поклоне, одновременно поправляя свою драную шаль. Уже отвернувшись, чтобы уходить, она вдруг обернулась к маркизе и, чуть подмигнув, сказала: - Ничего не было!
И побежала прочь – собираться в Жуайез.
На дворе продолжали галдеть отъезжающие рыцари. Катрин изможденно потерла виски. Глупая гадкая девчонка права. Ничего не было. Ни любви, ни счастья. Несчастная герцогиня придумала себе мужчину, которого полюбила в один миг и навсегда. Ей никогда не узнать, зачем он дал ей свое имя. Но ей не привыкать закрывать глаза на безразличие мужа. Герцог Робер никогда не смущался ее закрытой спальной. И находил себе развлечения в деревне. Разница была лишь в том, что похождения герцога ее ничуть не трогали. Ей это было даже на руку. Но и теперь она справится. Она сумеет. Разбитое сердце пройдет, коль ничего не было, и она научится делать вид, что ничего не замечает.
Игнис на поправку не шел. Никакой возможности забрать его с собой не представлялось. Единственное, что еще Серж мог сделать для любимого коня – щедро оплатить конюху его уход. И попросить доставить животное в Конфьян, как только тому станет лучше.
Теперь же он стоял у выхода из конюшни, где еще седлали Фабиуса и Инцитата, и смотрел на Катрин. Маленькая. Одинокая. Замерзшая. Она вызывала в нем странное чувство. Наряду с любовью, он чувствовал еще и удивительную готовность… быть с ней. Оставить все, как есть. Было и было. Просто… просто они никогда больше не станут ездить в Фенеллу. И если он попадет из-за этого в немилость короля, то так тому и быть. Когда-то у него ничего не было, кроме дульцимера. Теперь он имел все, о чем только мог мечтать человек. Но единственное, что он по-настоящему боялся потерять – это Катрин. Нежность шевельнулась в нем навстречу к ней. Если бы только все забыть! Если бы только принять решение никогда не оглядываться. Переломить себя, переступить через честь и гордость. Впрочем, нужны ли ему честь и гордость, если из-за них он ее потеряет?
Да, любовь ее была странной, не поддающейся пониманию. Но то была любовь. Иначе она не стояла бы теперь там. Маленькая. Одинокая. Замерзшая.
Серж двинулся к жене, на ходу надевая рукавицы.
- Как вы себя чувствуете, мадам? – спросил он, надеясь только на то, что голос его звучит достаточно спокойно.
- Со мной все в порядке, - отозвалась Катрин. – Вам не о чем беспокоиться.
Она взглянула на него, пытаясь увидеть глаза. Те смотрели устало, но вместе с тем спокойно. Такого спокойствия в них не было все эти сумасшедшие два дня.
- Покажите ваши руки, - с мягкой улыбкой попросил он.